4 апреля 1900 года. Претория. Резиденция президента Трансвааля
Громоздкие напольные часы гулким боем возвестили о наступлении полдня и, оставаясь равнодушными к монотонно расхаживающему по комнате долговязому бородатому мужчине в длиннополом сюртуке, продолжали отмерять кусочки времени, которые люди называли минутами.
Бородач бросил короткий, нетерпеливый взгляд на циферблат и, игнорируя ироничную усмешку невысокого крепыша, развалившегося в кресле и водрузившего ноги на журнальный столик, вынул из внутреннего кармана пиджака короткую трубку и охлопал карманы в поисках спичек. Справедливо предполагая, что поиски вряд ли увенчаются успехом, крепыш нехотя выбрался из кресла и, небрежно чиркнув длинной шведской спичкой о голенище пыльных сапог, поднес трепещущий огонёк товарищу. Тот, благодарно качнув окладистой бородой, раскурил трубку и с монументальным видом надолго замер напротив окна.
— Якубус! — сочно потянулся крепыш, пронаблюдав полчаса за бородачом, застывшим, словно обелиск перед окном. — Скажите честно: на улице комедианты дают представление или молодые бауэрфрауэн отплясывают доммвелок, задирая юбки выше головы? Давненько за вами слежу и скажу по чести, я уже не могу и представить, какое зрелище заставило вас прилипнуть к окну. Так что же?
— Дом, — не оборачиваясь, скупо обронил бородач. — Люди строят дом, Кристиан. Только представьте, мой друг, вокруг война, а они строят… Счастливцы… И еще. Не нужно столько официоза, оставим «выканье» дипломатам. Зови меня просто — Коос. Мы не в церкви, да и ты не пастырь. — Бородач вдруг запнулся на полуслове и тоскливо взглянул на собеседника. — Да и когда мы еще в церковь-то попадём?
— Служение в храме — для праздничных дней, друг мой, Коос, — с легким надрывом вздохнул Кристиан, — а в беду и на войне надо верить, что бог с тобой. Просто верить. А что же до остального — как ва… тебе будет угодно, — крепыш покладисто кивнул и вновь плюхнулся в кресло. — Даю голову на отсечение, вы, тьфу, ты! Ты! Ты сейчас думал о своей ферме. Сколько там уже не появлялся?
— В Лихтенбурге-то? — погрузившись на мгновение в радостные воспоминания, скупо улыбнулся Коос, — почитай с Рождества и не был. А как англичане Старка и его головорезов с цепи спустили, так и вовсе семью в буш перевез. Есть там у меня одно укромное местечко. Пусть заищутся.
— Ну, учитывая, сколько там рабочих рук, смерть от скуки и голода им не грозит, — хмыкнул Кристиан. — Сколько у тебя детей? Десять?
— Двенадцать, — с едва заметной грустью улыбнулся бородач. — Единокровных — двенадцать. А перед самой войной еще шестерых сорванцов усыновили. И впрямь — не соскучатся.
— Ну, такой оравой ты после войны свое хозяйство вмиг восстановишь, — чуть завистливо протянул Кристиан и потянулся к пузатой бутылке, стоящей на краю столика. — Или англичане до него еще не добрались?
— Не знаю, — пожал плечами Коос. — Может, стоит, а может, и в щепки разнесли. Говорю же, с зимы в те края не наведывался. С британцев станется. Мы, когда сюда добирались, через Фрейхед проезжали, так вот от дома Луиса и впрямь мало что осталось. Две стены и те в дырах… Что за люди? Ну, считают они Луиса врагом, ну, воюем мы с ними, так зачем мстить-то, да еще так мелко?..
— Тем более, что толку от той мести — ноль, — язвительно ухмыльнулся Кристиан, набулькав полный стакан и смакующе вдыхая аромат коллекционного коньяка. — Луис уже в этих апартаментах обжился и по всему видно — чувствует себя прекрасно. — Мужчина залпом, словно пил не дорогущий напиток, а самопальную сивуху, замахнул стакан и довольно зажмурился. — Вон какие мебеля себе завел…
— Вот-вот, — укоризненно качнул бородой Коос, — столик антикварный, чуть ли не королевский, а ты на него — сапожищи! Они же грязные!
— И то верно, непорядок, — нахмурился Кристиан, рассматривая свою обувь, словно увидел в первый раз. — Сдается мне, что когда я ноги на стол умащивал, сапоги почище были… Надо будет как-то поделикатней Луису намекнуть, чтоб прислугу порасторопней взял…
Прерывая раздумья Кристиана, распахнулись сворки двери и молодой негр в расшитой золотыми галунами ливрее громогласно возвестил:
