– Проклинаю собственными устами!
Жрецы прекратили рыдать, обрадовались.
– Пошли нам в защитники сына своего! – возопили они просьбу и застыли в молящем безмолвии.
Когда тишина стала невыносимой, главный жрец храма Амона объявил волю бога богов:
– Посылаю вам сына своего для изгнания навсегда злодея в Азию!
И под сводами зазвучало эхом:
– Посылаю вам сына своего для изгнания навсегда злодея в Азию!
– Где он?! – возопили жрецы, оглядываясь по сторонам. – Где он?!
Главный жрец храма Амона обратил к Александру бесстрастное под коркой мела лицо и провозгласил:
– Я смотрю на него!
И сверху опять раздалось, эхом вторя ему:
– Я смотрю на него!
Главный жрец храма Амона, за ним и глас наверху, произнесли торжественные слова, завершающие обряд посвящения в фараоны:
– Это истинный сын мой, по плоти моей, защитник на моём престоле, владыка Египта!
Александр не смог удержать слабой улыбки.
– Не кощунствуй, сын мой, – негромко, но строго предупредил главный жрец храма Амона, не понятно как заметив это отражение его настроения. – Разве не подтвердилось моё главное предсказание?
Яркий день в выжженном солнцем лета срединном Египте слепил глаза до боли. Под этим палящим солнцем полудня лишённый косых теней храм Амона в Карнаке подавлял неземным величием. Даже неукротимая воля молодого и полного сил двадцатитрёхлетнего царя македонян и греков, который на крыльях побед в Передней Азии изгнал персов из древней земли, уже забывающей последних своих фараонов, – даже его дерзкая воля уступила место раздумьям о преходящем и вечном. Пока счастье баловало его, но будущее представлялось неопределённым, грандиозные замыслы лишь зарождаются, волнуют, но они расплывчаты, зависят от обстоятельств, превратностей судьбы и удачи. Не подстерегает ли его завтра смерть или, хуже того, такое увечье, от которого пойдут прахом все честолюбивые надежды и намерения; не канут ли вскоре в Лету имя и дела его, и упоминание о них будет сродни упоминанию об одной из бесчисленных звезд в бесконечности космоса?
Ему было неприятно осознавать, что глубокие карие глаза высоколобого жреца проницательно читают его мысли, как слова в развёрнутом свитке. Оба подошли к огромной колонне, и Александр приостановился, вынуждая остановиться и жреца. Он дотронулся до горячего камня, будто убеждаясь, что колона эта не разбуженная тайными знаниями жрецов игра воображения, и спросил:
– Скажи, не избежал ли наказания кто-либо из убийц моего отца? Вот что я хотел бы узнать у твоего бога.
– Не кощунствуй, – слегка преклонив голову, возразил жрец, и Александр с раздражением уловил подобие насмешки в его голосе, как если бы жрец не воспринимал его вопрос таким, каким этот вопрос прозвучал. – Не кощунствуй, – повторил жрец, указывая произношением слов на их скрытый смысл. – Отец твой не из числа смертных.
Александр невольно вздрогнул. Жрец откровенно давал понять, что знал о слухах, будто бы Олимпии являлся сам Зевс в образе змея, и Александр плод их любовной ночи. Или же он подразумевал что-то иное?
– Хорошо, – не стал возражать Александр и задал вопрос иначе: – Но все ли убийцы царя Македонии Филиппа понесли наказание? И если нет, то кто избежал его?
– Но тебя мучает вовсе не этот вопрос, – просто заметил высоколобый жрец.
Александр запрокинул голову, чтобы увидеть целиком невероятно высокие статуи давно умерших фараонов. Затем повернулся лицом к жрецу и резко, холодно спросил:
– Будет ли мне дано стать властелином всех людей, как предсказал то прорицатель в Дельфах... – и, отбросив притворство, ещё резче закончил, – и как я это чувствую по силе своего духа?
Жрец помедлил с ответом, потом уверенно изрёк:
– Будет.
Александр отшатнулся от него.
– Но властелин всех людей... только бог?
Высоколобый жрец поклонился.
– Ты сам сказал.
– Не верю! – в ярости вырвалось у молодого царя.
Но жрец казался невозмутимым.
– Испытай. Испытай судьбу...
И вот теперь, без малого через десятилетие, этот высоколобый, уже главный жрец храма Амона, спокойно осадил его:
– Не кощунствуй, сын мой. Разве не подтвердилось моё предсказание тебе?
Александр посерьёзнел, с царственной грацией выпрямился в жёстком кресле. Главный жрец получил от слуг храма корону Верхнего и Нижнего Египта, поднялся к тронному креслу, и царь позволил надеть её себе на голову. Две жрицы поднесли ему золотые плеть и жезл – символы власти фараона. Передав их ему, они повернулись к залу: жрица в маске кошки – богини Баст – встала слева трона, а жрица в маске львицы – богини Тефнут – справа.
