Леви-Ицхак снял синие очки и спросил:
— А филактерии? Он что же, не надевал филактерии в будни?
— Надевал, — отозвался Меир-Евнух, — но литургия все равно служилась, как на Йом-Кипур. На закате он читал Книгу пророка Ионы.
— Неужели он ничего не ел даже вечером? — спросил стекольщик Залман.
— Если не было праздника, он постился шесть дней в неделю.
— А приживалы тоже постились?
— Одни ушли, другие умерли.
— Так что же, он молился в пустой синагоге?
— Всегда кто-нибудь заходил, хотя бы просто из любопытства.
— Как ему только позволили такое?! — воскликнул Леви-Ицхак.
— А кто ж станет связываться со святым. Все боялись, — ответил Меир-Евнух. — На небесах это приняли, вскоре в этом никто не сомневался. Ведь если человек так долго постится, его голос слабеет, ноги подкашиваются. А рабби почти все молитвы пел стоя. Очевидцы говорили, что его лицо сияло, как солнце. Спал он не больше трех часов в сутки, как был в талесе, положив голову на Трактат-Йома. Во время полуденной молитвы он опускался на колени и пел литургию, служившуюся в Иерусалимском Храме.
— А что он делал, когда и вправду наступал Йом-Кипур? — спросил стекольщик Залман.
— То же, что и всегда.
— Никогда не слышал этой истории, — сказал Леви-Ицхак.
— Рабби Мендель был скрытый от мира святой. О таких мало кто знает. И сегодня-то Бетчев — глухая деревня. А в те времена и подавно. Вокруг одни дикие леса да болота. Зимой туда вообще невозможно было добраться. Сани увязали в снегу. Да и небезопасно было: того гляди, наткнешься на волка или медведя.
Все трое притихли. Потом Леви-Ицхак вытащил свою табакерку и сказал:
— Сегодня такое бы не допустили.
— Сегодня и не такое допускают, — отозвался Меир.
— А как он умер?
— Прямо на возвышении. Он пел «Что доступно смертному, кроме смерти?». Дойдя до стиха «Лишь милосердие и молитва побеждают отчаянье смерти», рабби упал, и его душа отлетела. Это был поцелуй небес, кончина праведника.
Стекольщик Залман набил трубку и спросил:
— О чем говорит эта история?
Меир-Евнух подумал немного и сказал:
— Все может стать страстью, даже вера в Бога.
СЭМ ПАЛКА И ДАВИД ВИШКОВЕР
Передо мной на диване сидит Сэм Палка, коренастый человек с багровым лицом, голым черепом в венчике курчавых седых волос, лохматыми бровями и воспаленными глазами, кажущимися то светло-голубыми, то зелеными, то желтыми. Он курит сигару. Его живот выдается вперед, как у беременной женщины на последнем месяце. На нем темно-синий пиджак, зеленые брюки, коричневые туфли, рубашка в малиновую полоску и галстук с вышитым изображением львиной головы. Сэм Палка сам похож на льва, каким-то волшебным образом превратившегося в нью-йоркского миллионера, покровителя еврейских писателей и актеров, председателя правления дома для престарелых в Бронксе, казначея общества поддержки израильских сирот.
Разговаривая со мной, Сэм Палка орет так, как будто я глухой. Взяв с журнального столика толстенную рукопись, он вопит:
— Больше тысячи страниц, а! И, между прочим, я мог бы написать в сто раз больше! Но вы хотя бы то, что есть, приведите в порядок!
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Пусть деньги вас не волнуют. Мне хватит, даже если я еще тысячу лет проживу. Я заплачу три тысячи долларов за редактирование, а когда книга выйдет и о ней напишут в газетах, вы получите еще — как это называется — премию. Но я хочу, чтобы получилось вкусно. Мне тут приносят рукописи — это же кошмар! Три строчки прочел — уже зеваешь! В мое время книга тебя захватывала. Начнешь читать и не можешь оторваться — хочется знать, что будет дальше! Динсон, Спектор, Зейферт! А какие в тех книгах были мысли! А какая история! Самсон и Далила, дочь Иеффая, Бар Кохба! Да, раньше умели писать! А сейчас? Полкниги прочел, а спроси тебя, о чем она, — и сказать нечего. Эти щелкоперы рассуждают о любви, а знают о ней столько же, сколько я — о луне. А откуда им знать-то? Они же с утра до ночи сидят в кафе «Ройаль» и никак не договорятся, кто из них самый великий. У них в жилах не кровь, а скисшее молоко с чернилами. Я не забыл идиш. Тот, кому я это диктовал, все пытался меня исправлять — ему, видите ли, не понравились мои полонизмы. Но я плевать хотел на его замечания! Диктуешь ему, а он заявляет: «Так не бывает! Это же нереалистично!» Он приехал из Ишишока, Богом забытого местечка, и того, чего не пережил он, для него не существовало. Книжный червь, кретин какой-то!
