— Объяснить вообще ничего нельзя, — сказал я.
— Мои слова! Бог есть — это совершенно точно, но, поскольку в течение последних четырех тысячелетий он предпочитает молчать и не удостаивает ни единым словом даже рабби Стефана Вайса, я считаю, что мы ему ничем не обязаны. Нужно делать то, что заповедано в Агаде: «Ешь, пей и наслаждайся».
Около девяти часов начали приходить писательницы. Одну из них, восьмидесятилетнюю Миру Ройскес, я помнил еще по Варшаве. Ее лицо было покрыто бесчисленными морщинками, но глаза оставались живыми и ясными, как у девочки. Мира Ройскес опубликовала книгу под названием «Человек добр». Она принесла Перл торт собственного приготовления.
Матильда Фейнгевирц, маленькая, ширококостная, с огромным бюстом и лицом польской крестьянки, писала любовную лирику. Ее вкладом была бутылка сиропа, чтобы поливать ханукальные латкес.
Берта Козатская с выкрашенными в морковный цвет всклокоченными волосами сочиняла мелодраматические романы. Ее героинь, местечковых девушек, оказавшихся в большом городе, сначала соблазняли, потом доводили до занятия проституцией, а затем и до самоубийства. Перед ее приходом Перл Лейпцигер успела поклясться мне, что Берта все еще девственница. Берта Козатская принесла бабку, и Борис Лемкин сразу же съел половину, громогласно уверяя, что только святых в раю потчуют такими деликатесами.
Самой тщедушной во всей этой компании была «товарищ» Цловак, крошечная старушка, игравшая — как утверждалось — видную роль в революции 1905 года. Ее мужа, Фейвеля Блехера, повесили за покушение на жандармского офицера в Варшаве. Сама Цловак была специалисткой по изготовлению бомб. Она подарила Перл шерстяные чулки, какие носили варшавские гимназистки пятьдесят лет тому назад.
Последним пришел Гарри. Он принес Перл бутылку шампанского в две кварты, как велел Борис. Гарри был высокий, худой, с длинным веснушчатым лицом и шевелюрой соломенного цвета без единого седого волоса. Он был похож на ирландца. На нем были котелок, галстук-бабочка и демисезонное пальто. Не успел Гарри войти, Борис заорал:
— Где утка?
— Я не достал утки.
— Что, во всем Нью-Йорке не осталось ни одной утки? Что, на всех уток мор напал? Или, может быть, их депортировали обратно в Европу?
— Борис, я не нашел утки.
— Ну что ж, придется обойтись. Я проснулся сегодня утром с диким желанием полакомиться жареной уточкой. Эх, если бы у меня было столько миллионов долларов, сколько сегодня в Нью-Йорке продавалось уток!
— Что бы вы делали с такими деньгами? — спросил я.
— Купил бы всех уток Америки.
Хотя Перл жила не на главной улице, время от времени до нас доносилось гудение рожков. Матильда Фейнгевирц включила радио, и нам сообщили, что на Таймс-сквер по случаю Нового года собралось около ста тысяч человек. Было также предсказано возможное число дорожных происшествий. Борис Лемкин уже начал целовать Перл и других женщин. Он наливал себе одну рюмку за другой, и чем краснее делалось его лицо, тем белее казались его волосы. Он хохотал, хлопал в ладоши и пытался заставить танцевать изготовительницу бомб товарища Цловак. В какой-то момент он оторвал Перл от пола, и она закричала, что он порвет ей чулки.
Все это время Гарри сидел на диване тихий и трезвый с серьезным видом слуги, присматривающего за своим господином. На мой вопрос, давно ли он знает Бориса, он ответил:
— Мы вместе ходили в хедер.
— Он выглядит на двадцать лет старше.
— В моем роду не седеют.
Зазвонил телефон. Перл сняла трубку и начала говорить нараспев по-варшавски:
— Кто это говорит? Что? Вы что, меня разыгрываете? А? Я не ясновидящая.
Вдруг она посерьезнела.
— Да, я слушаю.
Бориса в этот момент в комнате не было. Он ушел в ванную. Женщины обменялись любопытными взглядами. Перл молчала, но ее лицо выражало попеременно то удивление, то гнев, то презрение, а в глазах то и дело вспыхивали искорки смеха. Прежде чем стать писательницей, Перл немного играла в еврейском театре. Наконец она снова заговорила:
— Что, он малый ребенок, украденный цыганами? Человек в семьдесят лет, наверное, сам знает, чего хочет. Я его соблазнила? Извините меня, но, когда он ухаживал за вами, я еще в колыбели лежала.
