Как-то ночью все трое заночевали на дальней границе королевства Лира, устроив себе постели в высокой траве. Король намеревался проститься с ними поутру и отправиться обратно в Хагсгейт.
– Мне будет одиноко, – сказал он в темноте. – Не будь я королем, пошел бы с вами.
– О, вам еще понравится, – ответил Шмендрик. – Лучшие юноши деревень будут сходиться к вашему двору, и вы обучите их ремеслу рыцарей и героев. Мудрейшие министры станут стекаться к вам, чтобы давать советы, искуснейшие музыканты и сказители будут искать вашей благосклонности. А со временем появится и принцесса – либо сбежавшая от несказанно греховного отца и таких же братьев, либо ищущая для них справедливой доли. А может быть, вы просто услышите о ней, запертой в крепости из кремня и адаманта, вынужденной довольствоваться обществом сострадательного паука…
– Это меня не интересует, – сказал Король Лир. И замолчал, и молчал так долго, что Шмендрик счел его заснувшим, но потом все же услышал: – Я хочу увидеть ее еще раз, раскрыть перед ней мое сердце. Она ведь так и не узнала, что я хотел ей сказать. Ты обещал, что я еще увижу ее.
На это маг ответил резко:
– Я обещал только, что вы увидите следы единорогов, и вы их увидели. Королевство ваше благословенно куда больше того, что заслужила эта земля, ибо по ней прошли свободные единороги. Что до вас и вашего сердца, и сказанного вами, и не сказанного, она будет помнить все это, даже когда люди обратятся в героев написанных кроликами сказок. Думайте об этом и оставайтесь спокойным.
Король не ответил ни словом, и Шмендрик пожалел о своих словах.
– Она прикоснулась к вам дважды, – немного погодя сказал он. – В первый раз, чтобы вернуть вам жизнь, но во второй только ради вас самого.
Лир не ответил, и маг никогда не узнал был ли он услышан.
Шмендрику приснилось, что при восходе луны к нему пришла и встала рядом единорог. Слабый ночной ветер приподнимал и расплескивал ее гриву, луна сияла на снежно-белой лепке ее маленькой головы. Он знал, что это сон, однако был счастлив увидеть ее.
– Как ты прекрасна, – пролепетал он. – Я так и не сказал тебе этого.
Он разбудил бы своих спутников, однако ее глаза пропели ему предостережение, как две испуганные птицы, и Шмендрик понял: если он шевельнется, чтобы окликнуть Молли и Лира, то проснется сам, а она исчезнет. И потому сказал лишь:
– Думаю, они любят тебя сильнее моего, но я стараюсь как могу.
– Вот потому-то, – сказала она, и Шмендрик не смог понять, на какие его слова она ответила. Он лежал неподвижно, надеясь, что сможет, проснувшись поутру, вспомнить точную форму ее ушей. – Ныне ты настоящий смертный волшебник, как всегда и хотел. Тебя это делает счастливым?
– Да, – с тихим смехом подтвердил он. – Я не бедный Хаггард, чтобы утрачивать желание моего сердца, едва оно осуществится. Однако есть волшебники и волшебники, есть магия черная и магия белая, да еще и бесконечные оттенки серой меж ними – ныне я понимаю, что все это одно и то же. Предпочту ли я стать тем, кого называют мудрым и добрым магом, тем, кто помогает героям, мешает ведьмам, злобным властителям и неразумным родителям, вызывает дожди, излечивает от чахотки и вертячки, снимает с деревьев кошек, или отдам предпочтение ретортам с эликсирами и эссенциями, порошкам, и травам, и отравам, и фолиантам по некромантии, запертым на висячие замки и переплетенным в кожу, называть которую мы лучше не станем, мутной мгле моего покоя и лепечущему в нем сладкому голосу, – что же, жизнь коротка, и многим ли я успею помочь или навредить? Я получил наконец мою силу, однако мир все еще слишком тяжек, мне не сдвинуть его с места, хоть мой друг Лир и может думать иначе.
И он опять рассмеялся во сне, теперь уж печально.
Единорог сказала:
– Это правда. Ты человек, а люди ничего изменить не способны.
Однако голос ее был странно медлительным и тяжким.
– Так что же ты выберешь? – спросила она.
Маг засмеялся в третий раз:
– О, несомненно, добрую магию, потому что тебе она нравится больше. Не думаю, что когда-либо снова увижу тебя, но постараюсь творить дела, которые пришлись бы тебе по душе, если бы ты узнала о них. А ты – где проведешь ты остаток моей жизни? Я думал, ты уже вернулась домой, в твой лес.
