Однако Молли оттолкнула его и направилась к единорогу, браня ее, как беспутную дойную корову.
– Где ты была? – Рядом с ее белизной и рогом Молли словно усохла до размеров зудливого жучка, однако на сей раз единорог опустила старые темные глаза.
– Теперь я здесь, – сказала она.
Молли рассмеялась, сжав губы.
– И какой мне прок от того, что теперь ты здесь? Где ты была двадцать лет назад, десять? Как ты смеешь, как смеешь приходить ко мне ныне, когда я стала такой?
Она прихлопнула ладонью по своей ноге, словно итожа себя: опустелое лицо, пустынные глаза, желтеющее сердце.
– Лучше бы ты и вовсе не приходила, зачем ты пришла теперь?
По сторонам ее носа побежали слезы.
Единорог не ответила, а Шмендрик сказал:
– Она последняя. Последний единорог на свете.
– Ну еще бы!.. – фыркнула Молли. – Только последний единорог на свете и пришел бы к Молли Грю.
Она протянула руку к щеке единорога, но та немного отступила, и рука легла под быстро дрогнувший подбородок. А Молли сказала:
– Ладно. Я прощаю тебя.
– Единороги не нуждаются в прощении. – Чародей чувствовал, как голова его начинает кружиться от ревности – не только к прикосновению, но к некой тайне, соединившей Молли и единорога. – Они предназначены для тех, кто только начинает, – сказал он, – для невинных и чистых, для новизны. Единороги – для юных девушек.
Молли робко, как слепая, гладила шею единорога. Потом вытерла белой гривой свои чумазые слезы.
– Много ты понимаешь в единорогах, – сказала она.
Небо стало нефритово-серым, деревья, миг назад вычерченные на темноте, снова обратились в настоящие деревья и посвистывали на рассветном ветру. Шмендрик, глядя на единорога, холодно сказал:
– Нам пора.
Молли мгновенно согласилась:
– Да, пока на нас не наткнулись ребята и не перерезали тебе горло за надувательство, бедняжки. – Она оглянулась через плечо. – Я взяла бы с собой кой-какие вещицы, но теперь они не имеют значения. Я готова.
Шмендрик шагнул вперед и вновь преградил ей дорогу.
– Ты не можешь пойти с нами. Мы совершаем поиск.
Глаза и голос его были настолько суровы, насколько он смог их такими сделать, а вот нос, чувствовал Шмендрик, недоумевал. Вымуштровать свой нос ему так и не удалось.
Лицо Молли закрылось перед ним, как крепость, ощетинившись пушками, пращами и котлами с кипящим свинцом.
– А кто ты такой, чтобы говорить мы?
– Я ее проводник, – важно ответил чародей.
Единорог издала негромкий удивленный звук, каким кошка сзывает котят. Молли воспроизвела его и расхохоталась.
– Много ты понимаешь в единорогах, – повторила Молли. – Она позволяет тебе странствовать с ней, хоть и не могу понять почему, но в тебе не нуждается. И во мне, видит небо, тоже, однако возьмет с собой и меня. Спроси у нее.
Единорог издала тот же звук и крепость, которой стало лицо Молли, опустила подъемный мост и распахнула все ворота, даже те, что защищали внутреннюю цитадель.
– Спроси у нее, – еще раз сказала она.
Что ответит единорог, Шмендрик понял по тому, как упало его сердце. Ему хотелось вести себя мудро, однако зависть и внутреннее запустение язвили его, и он вдруг услышал свои скорбные восклицания:
– Никогда! Я запрещаю это – я, Шмендрик Волхв! – Голос его потемнел и даже нос обозначил некую угрозу. – Страшись возбодрить вражду волшебника! То есть возбудить. Ибо когда я пожелаю обратить тебя в лягушку…
– Тогда я заболею от смеха, – благодушно сообщила Молли. – С детскими сказками ты управляться умеешь, но тебе даже сметану в масло не превратить.
В глазах ее вдруг блеснуло внезапное придирчивое понимание.
– Опомнись, дружочек, – сказала она. – Что ты собираешься сделать с последним единорогом на свете – посадить ее в клетку?
Чародей отвернулся, он не хотел, чтобы Молли видела его лицо. Прямо на единорога он не смотрел, а бросал на нее короткие косвенные взгляды – украдкой, но без опаски, как будто ему ничего не стоило и назад их вернуть. Белая и таинственная, с рогом, как утро, она смотрела на него с проницательной нежностью. Однако притронуться к ней он не мог. И потому сказал тощей женщине:
– Ты даже не знаешь, куда мы идем.
– Думаешь, для меня это имеет значение? – спросила Молли. И снова издала кошачий звук.
