– Делай что хочешь, – негромко сказал он.
Голос его пробудил Капитана Капута, и тот немедля запел четырнадцатую строфу:
У них там внутри – полсотни мечей, снаружи – полсотни еще,
И что-то боюсь я, мой Капитан, придется нам горячо.
«Да ладно тебе, – сказал Капитан, – я трусить не вижу причин,
Ведь их всего лишь сотня мечей, а нас – целых семь мужчин».
– Надеюсь, тебя зарежут, – сказал ему чародей, но Капут уже заснул снова.
Шмендрик попробовал несколько простых освободительных заклинаний, однако помогать себе руками он не мог, да и способность вкладывать в фокусы душу утратил. Результат получился совсем неожиданный – дерево влюбилось в него и принялось ласково мурлыкать, описывая радости, обещаемые вечными объятиями красного дуба.
– Навек, навек, – вздыхало оно, – верность, какой не заслуживает ни один человек. Я буду помнить цвет твоих глаз, когда все забудут даже имя твое. Бессмертие дарует лишь истинная любовь.
– Я помолвлен, – отговорился Шмендрик. – С западной лиственницей. С детства еще. Брак по контракту, выбирать не приходится. Безнадежное дело. Нам с тобой никогда не быть вместе.
Гневный порыв сотряс дуб, как будто шквал налетел, но лишь на него одного.
– Да поразят ее короеды и корневая гниль, – яростно прошептал он. – Проклятая хвойница, подлюка вечнозеленая, она никогда тебя не получит. Мы умрем вместе, и все деревья будут хранить вечную память о нашей трагедии!
Шмендрик почувствовал, как дерево разбухает, точно сердце, по всей его длине, и испугался, что оно и впрямь расщепится от гнева надвое. Веревки стягивали его все туже, ночь стала окрашиваться в желтое и красное. Он попытался объяснить дубу, что любовь великодушна именно потому, что никогда не бывает бессмертной, потом закричал, призывая Капитана Капута, но сумел издать лишь тихий трескливый звук – под стать дереву. «Дуболом не желает мне зла», – подумал он и отдался на волю влюбленного.
Но вдруг веревки ослабли, и Шмендрик рванулся из них и навзничь повалился на землю, корчась и хватая ртом воздух. Над ним стояла единорог, показавшаяся его помраченным глазам темной, как кровь. Она коснулась его рогом.
Когда ему удалось встать, единорог повернулась и пошла, и Шмендрик последовал за ней, побаиваясь дуба, хоть тот снова стоял спокойно, как всякое дерево, никогда не ведавшее любви. Небо еще оставалось черным, но тьма его была водянистой, и Шмендрик различил плывущий по ней фиалковый рассвет. Небо согревалось, жесткие серебристые облака таяли в нем; тени тускнели, звуки теряли форму, темные очертания пытались придумать, кем они станут, когда наступит день. Даже ветер дивился сам себе.
– Ты видела меня? – спросил у единорога Шмендрик. – Ты наблюдала за мной, видела, что я сделал?
– Да, – ответила она. – Это была настоящая магия.
Утрата вернулась к нему, холодная и злая, как меч.
– Она ушла, – сказал он. – Я владел ею – она мной владела, – а теперь ушла. Я не смог ее удержать.
Единорог плыла перед ним, беззвучно, как перышко.
Где-то рядом знакомый голос сказал:
– Ты покидаешь нас в такую рань, чародей? Нашим мужчинам будет тебя не хватать.
Повернувшись на голос, он обнаружил перед собой прислонившуюся к дереву Молли Грю. Одежда ее была изодрана в клочья, волосы торчали смешными пучками, босые, грязные ноги кровоточили, она улыбалась Шмендрику, осклабясь, как летучая мышь.
А затем увидела единорога. Она не шелохнулась, не заговорила, но ее желтовато-карие глаза вдруг стали огромными от слез. Долгое время она простояла неподвижно, наконец оба ее кулака вцепились в юбку, и Молли слегка присела, согнув дрожащие колени. Лодыжки ее были перекрещены, глаза опущены, и все-таки Шмендрику потребовалось время, чтобы понять: Молли Грю присела в реверансе.
Он прыснул, и Молли стремительно распрямилась, покраснев от кромки волос до душки.
– Где ты была? – вскричала она. – Проклятье, где ты была?
Она сделала несколько шагов к Шмендрику, но смотрела за его спину, на единорога.
А когда попыталась пройти мимо него, чародей преградил ей дорогу.
– Не говори так, – сказал он, все еще не уверенный, что Молли узнала единорога. – Ты умеешь прилично вести себя, женщина? И без реверансов тоже обойдись.
