Мне еще рано в управление — без десяти восемь, но одеваюсь, выхожу: надо подготовиться к допросам.
Этим и занимаюсь все утро и время от времени названиваю в морг. Словно бы заколдовали. Занято и занято. С девяти до половины одиннадцатого не удается прорваться.
Наконец прорываюсь: Жанна Константиновна на вскрытии. Что за напасть! — это откладывать нельзя. Все наши с Бурлакой версии зависят от этого. Без этого у нас — заминка, простой, незачем соваться на Энергетическую. Передайте, прошу, Жанне Константиновне, чтобы — как освободится — позвонила по такому-то номеру. Следователь УВД, да. Кручинин. Ага, был у вас дважды, а вот опять понадобилась справочка. Пожалуйста. Будьте настолько любезны. Все дороги ведут к Жанне, и пока я здесь, не списан, не уволен, — в пространстве мне не раствориться.
Опять этот тяжелый осадок: Жанна, Константин Федорович, вчерашний разговор с ним, — но в дверь стучатся. Тот, которого я вызывал. Дружинник. Кстати, из вечерней газеты, корреспондент, знакомая фамилия. Заходите. Присаживайтесь. Позвольте-ка повесточку.
Парень моего примерно возраста или чуть младше, мне по плечо, коренаст, тяжеловес, грудь колесом, глаза свинцовые, навыкат, косой пробор, прилизанный, в куртке из поролона, картуз швырнул на подоконник.
Иначе не назовешь — картуз, и именно так: швырнул.
— Вон туда, — показываю ему на вешалку. — Разоблачайтесь. Сильно топят.
Он, однако, ноль внимания; щупает батарею, желает удостовериться, но куртки своей, фасонной, не снимает, а картуз берет с подоконника, держит в руке, поигрывает им, садится развалясь. Глаза нагловатые.
— Сами печатаете? — спрашивает.
У меня два стола, на втором — пишущая машинка.
— Стучу. Помаленьку.
Спрашивать полагается мне, а ему — отвечать; у нас выходит наоборот. Я терпелив: скорее по привычке, чем по необходимости, присматриваюсь к нему. Он, видно, намерен, воспользовавшись случаем, не терять со мной понапрасну времени — взять у меня интервью. Но я-то временем не располагаю.
— Приступим?
— А мы уже приступили, — отвечает бесцеремонно, а сам разглядывает узел — в углу, на стуле.
Это те самые тряпки, из-за которых мне пришлось краснеть перед Константином Федоровичем. Узел развязался, штанина торчит — в грязи. И грязный башмак. Но все должно оставаться таким, каким было.
Встаю, завязываю узел, навожу порядок.
— Чтобы вас не отвлекало.
И вытаскиваю из папки бланк протокола. Их у меня целая кипа.
— Вот куда уходит бумага! — замечает он критически. — Нам режут тиражи, а вы создаете могучие фонды для архивов. Каждый сознательный гражданин, будь то дворник или руководитель учреждения, обязан мыслить рационализаторски. Вы задумывались над тем, как упростить процедуру?
— У нас с вами процедура будет простая, — говорю сдержанно. — Сперва отдадим дань форме. — Заполняю бланк: фамилия, имя-отчество и так далее. — А теперь — несколько уточнений.
— Позавчера на эти уточнения меня вынудили угробить вечер! — сердится он. — Что еще? Возможно, вы предполагаете, что это я пырнул его ножом?
Ирония вряд ли уместна. Мне сразу показалось, что Мосьяков почему-то предубежден против меня. Ершист и, видимо, много мнит о себе. Ну как же, представитель прессы! С чего бы это занесло его в дружину «Электрокабеля»?
— Кто кого пырнул, — говорю, — мы как раз и выясняем.
— Чем отрывать людей от работы, вы бы спросили у него самого.
— К прискорбию, — говорю, — потерпевший дать показаний уже не может.
Перемена в лице и перемена в тоне.
— Даже так?
— Пресса плохо информирована.
— У вас, — говорит он, — чересчур много секретов от прессы.
— У нас? — удивляюсь. — Почитаешь ваши заметки — в городе только то и происходит, что люди несут отовсюду кошельки с крупными суммами в стол находок.
— Мы, — говорит, — посоветуемся и, возможно, попросим следственный отдел курировать городские газеты. У меня даже есть кандидатура на пост главного куратора: Константин Федорович!
— Вы хотите подчеркнуть, — поддеваю его, — что лично знакомы с полковником Величко?
Он бросает на меня свирепый взгляд и цедит сквозь зубы:
— Портачи.
А это о ком? Ах, о врачах, о медицине. Категоричен в своих суждениях. Врачи намудрили, угробили человека. Жив же был, когда привезли? И крови не так чтобы очень. Пустяковое ранение. Нормальный габитус. Корреспондент вечерней газеты обладает, оказывается, глубокими медицинскими познаниями. Всесторонне эрудирован. Энциклопедическая осведомленность. Следствие, видите ли, пошло по неверному пути.
