Пью чай с бутербродами, вспоминаю.
Константин Федорович прочел акт, спросил: «Что скажешь?» Он меня называет по-разному: то запросто, то церемонно, официально. Я решил, что подразумевается качество экспертизы, но хвалить его дочь не стал: «Пока зацепиться не за что». Ему, видно, не понравился мой ответ, он ткнул пальцем в акт: «Вы в этом разобрались или не разобрались?» — «Не понял вас», — сказал я. В чем, собственно, разбираться-то? Он спросил: «Одежду смотрели?» — «Не успел, — сказал я. — После выходного». — «Так вот, Борис Ильич, — порылся он в карманах. — Нате вам на троллейбус. — Протянул медяки: восемь копеек. — Езжайте оформляйте выемку». — «Мне казалось, — улыбнулся я принужденно, — одежда в принципе на версии не повлияет». Но денежки взял — шутить так шутить, повернулся к дверям. «Обожди, — буркнул он и снял телефонную трубку, набрал номер. — Гриша? — Это наш шофер. — Ты сейчас куда? Подкинь Кручинина в морг. И обратно». — «Благодарю вас, товарищ полковник», — поклонился я и выложил медяки на стол. «Я просто хочу, — сказал он, — чтобы ты работал на отдел, а не катался по городу, пользуясь услугами общественного транспорта. Между нами, мальчиками, говоря, — добавил он, — начали вы с Бурлакой не с того конца. — И отчеркнул ногтем строчку в акте. — Пальто не повреждено. Повреждены пиджак, рубаха, майка, а пальто — нет. Разве тебе это ничего не говорит?» Кажется, я покраснел. Бывают промахи, но и они поправимы. А это не промах даже, а всего-навсего пустячный недосмотр. Краснеть-то с чего? Следствие, по сути, еще впереди. Подготовительный этап. Если я и покраснел, то потому лишь, что именно Константин Федорович поймал меня на недосмотре. Поймал бы кто другой, я не придал бы этому значения. Подчиненный, которому в доме начальника задают воскресные званые обеды, всегда расплачивается морально.
Допиваю чай, вспоминаю.
С Константином Федоровичем было у меня и похуже. Когда он взял меня из отделения в отдел, я так закрутился, что забыл о своем подследственном. Мера пресечения избрана, сидит арестованный в КПЗ, а я и в ус не дую. Хорошо еще, вовремя спохватились. Величко тогда сказал: «Если с таких лет склероз, что же дальше будет?» Но больше ничего не сказал, обошлось для меня без последствий. Я тогда еще и не подозревал, что существует на свете такая — Жанна.
Пальто, стало быть, не повреждено, то есть целенькое, без порезов, — в этом я смог убедиться, когда осматривал одежду потерпевшего. Обстоятельство, признаю, существенное, даже очень. Кроме того, кое-что было обнаружено мною в пиджачном кармане и на подошве башмака. Не знаю, пригодится ли это для розыска и следствия, но то и другое, конечно, пошло в протокол. Вчера.
А сегодня — скверный осадок, поганое утро и предчувствие, что с этим новым делом придется повозиться. Да у меня всегда так: приступаю — как в ледяную воду. Есть желание, интерес и даже азарт, а вода холодна, боюсь, что не выплыву, захлебнусь. Потом — ничего, проходит. Это все от молодости — успокаиваю себя: шесть лет разве опыт? У нас в отделе есть — и по пятнадцать, и по двадцать. То опыт, а у меня — пшик.
Бреюсь.
Пальто не повреждено — этого я никак не ожидал; подобран раненый на улице, упал, потерял сознание, — первое, что подумалось: на улице и ранили. Выходит, не на улице? Выходит, шел откуда-то, и нам теперь предстоит определить — откуда?
Бреюсь и думаю: а шел ли? А был ли в состоянии идти? А способен ли человек с таким ранением сколько-нибудь времени держаться на ногах? А если способен, то сколько?
Все дороги ведут к Жанне Величко. Я-то уверил себя, что дополнительных вопросов не будет.
Добриваюсь, ощупываю щеки: сгодится? Вполне! Массаж, одеколон?
Массажем не пользуюсь, одеколоном — в меру. Кто-то мне говорил, что одеколон сушит кожу. Господи, досадую, какая ерунда лезет в голову: верный признак, что утро началось паршиво. Не могу сосредоточиться, а надо. Мне же целый день работать.
Иду к столу, присаживаюсь, выдираю из старой тетрадки листок, кладу перед собой.
Что и когда. В первую половину дня и во вторую. До обеда и после. С Бурлакой? С Бурлакой — в одиннадцать, а без четверти — с дружинником. Пятнадцати минут хватит? Надо, чтобы хватило: у меня еще допросы по универмагу и две очных ставки по квартирным кражам. Холодок заставляет поежиться: а не затягиваю ли? Типичные кражонки, пора заканчивать, срок — на исходе. Счастливый — это кто? Счастливый — тот, кто все успевает. Я не успеваю — могу сознаться хоть перед начальником отдела, хоть перед нашим партбюро. Хватит ли пятнадцати минут? Рабочего дня не хватает — вот в чем беда. Сроки поджимают, свидетели вовремя не являются, а если и являются, то не помнят подробностей. Обвинительное заключение готово — машинистка в отделе загружена, жди. А по соседству у следователя не так. Почему? Опыт, авторитет. Потребовались документы? Шлют незамедлительно. Прокурор без лишних проволочек дает необходимую санкцию. Машинистка старается — обвинительное заключение поспевает к сроку. Лет через десять и для Бориса Кручинина наступят счастливые денечки. Наступят ли?
