— Есть другое предположение, — говорю. — Дело было в квартире.
Сейчас он предаст меня анафеме за то, что якобы зря его гонял. Предвижу. А у нас, в общем-то, зря ничего не делается. Любую версию, даже самую невероятную, без тщательной проверки отбрасывать нельзя. Версии — как рыбацкая сеть. Чем гуще, тем надежней улов.
Развязываю узел, вытаскиваю пальто, показываю ему.
— Работнички! — всплескивает он руками и вроде бы злорадствует. — А сразу нельзя было сориентировать?
Работнички — это я. У нас с ним старые счеты. На том совещании — по координации — меня прорвало: припомнил ему, как морочил мне голову. Таксиста разыскивали, свидетеля, а инспектор Бурлака трое суток где-то шлялся и лишь на четвертые соблаговолил заглянуть в таксомоторный парк.
Молчу — нет смысла с ним заводиться, а тут еще — телефонный звонок: «Товарища Кручинина, пожалуйста… — Это Жанна. — Боренька, вы? Я вас не узнала. Какой-то разгневанный мужчина! Вы не один? Я вас слушаю, Боренька». Растолковываю ей, что мне требуется от нее. Да, я не один. Я действительно разгневанный мужчина, у которого с утра неприятный осадок. Я показываю старшему лейтенанту Бурлаке, что разговор у меня сугубо деловой. «Два вопроса, — чеканю в трубку. — Первый. Мог ли он вообще передвигаться?» Жанна не задумывается, отвечает сразу: «Мог. В практике случается, что даже при огнестрельных ранениях в черепную область.» Перебиваю: «Без посторонней помощи?» — «Без». — «Вас понял, — говорю. — Спасибо. А второй вопрос потруднее. На какое расстояние?» — «Это нужно посмотреть. Копию акта. Я уже не помню деталей. Вам — на когда?» Привык к ее голосу, трудно будет отвыкать. До сих пор мы перезванивались с ней по другим, более веселым поводам. «Желательно, — говорю, — поскорее». — «Тогда приезжайте. У нас в бюро с телефоном — форменное мучение. Приходится караулить, пока освободится. А у меня много работы. Приедете?» Она говорит это так, будто приглашает меня на обед. А я обещаю, будто мне неловко отказаться. Господи, думаю, какая все-таки ерунда. Какую кашу заварил — или сама заварилась.
Вынимаю из стола конверт, а в конверте — мои находки. Они умещаются на ладони: хвоинка и лапчатое колесико от электробритвы. Хвоинка свежая, зеленая — словно бы только что с дерева. Сосна. А колесико вроде паучка. С лапками, отшлифованными по краям.
— Это было в подошве, — объясняю Бурлаке. — Вонзилось. Подвижный нож. Бритва «Харьков» первого выпуска. Где-то, значит, наступил.
— Будет сделано, капитан! — паясничает Бурлака. — Объявим всесоюзный розыск на бреющихся «Харьковом». — И сам смеется. — А это? — Берет, как щипчиками, хвоинку. — Тоже?
— Тоже, — говорю. — В кармане. В пиджаке.
Декламирует:
— Я из лесу вышел, был сильный мороз?
— Может, и из лесу. А может, и нет. Новый год на подходе. Народ елками запасается.
— Елки-палки, да… Выйдешь на пенсию в звании генерала, отметишь эти факты в своих воспоминаниях. — Что бы я теперь ни предпринял, все будет подвергнуто осмеянию. — Собирайся-ка лучше в поход: покажу тебе Энергетическую с прилегающими окрестностями. Начальство насело: чтобы к завтрему были версии и план мероприятий… Эх, люблю эти планы! — жмурится от удовольствия Бурлака. — Сидишь, как в кино, и расписываешь себе, как по нотам: сеанс в девятнадцать двадцать, а в двадцать сорок пять убийца — на скамье подсудимых!
— Смотри, чтобы не получился у нас многосерийный фильм.
— Не каркай. По мне, так дельце из тех, которые разматываются сами.
Добро, думаю: на Энергетическую нужно так или иначе, а по пути заедем в морг, — вдвоем оно будет сподручней.
— Ты оптимист, — говорю, когда мы, уже одетые, выходим из управления.
— Я? — переспрашивает Бурлака. — Точно. — И все-таки уточняет: — По данному делу. В крайнем случае, поживем — увидим. Поножовщина, да еще в квартире, как ты сам теперь доказываешь, — это тебе не покушение на убийство. Помер, но не убийство. Тем паче — не заказное.
Блатной жаргон: подготовленное заранее.
— О заказном речи нет.
— Резали бы насмерть, из квартиры не выпустили бы. Грабить таким способом тоже навряд ли кто умудрился бы. Бухой в дымину! Нож зачем? Нет, тут — по пьяной лавочке. А там, где пьянка, следов не заметают.
