— У нас есть седло?
— Какое?
— Дамское.
— Нет, дорогая пани.
— Тогда поезжай к молодому Кроненбергу и скажи ему, что я попросила одолжить мне седло.
— Сейчас?
— Да. Погоди! — Сорка принялась искать чернила и перо. — Я дам тебе записку.
Сорка начала писать, порвала больше десятка листов бумаги и раздраженно сказала крестьянину:
— Поезжай так!
Когда крестьянин вышел из дома, Сорка пожалела о своем поступке. Она обернулась, вроде как желая остановить его, несколько раз подбегала к окну, выходившему в сад, хотя знала, что из него не увидит Вацека, и продолжала метаться по дому, пока сани не выехали со двора. Сорка так жалела о задуманном, что ей стало жарко. Ведь она уже не девочка, зачем ей дамское седло? Она не поедет верхом. Сама не понимая, зачем это делает, Сорка неохотно отправилась переодеваться. Первый раз за время беременности она решила переодеться: натянула на себя мягкий корсет, надела длинное платье до пят и, глядя на себя в зеркало, удивилась, как молодо выглядит. Никому и в голову не придет, что она беременна.
— Что ты так нарядилась? — остановилась Брайна, проходя мимо.
— Разве я не выгляжу как девочка? — кокетничала Сорка, довольная тем, что нарядилась для Кроненберга.
— Сними уже корсет, — не отставала Брайна. — Ты что, хочешь умереть? Смотри, как утянулась!
Брайна распустила шнурки корсета и стащила его с Сорки. Держа корсет двумя пальцами, она с отвращением покачала головой:
— Придумавший эту душегубку вечно будет гореть в геенне!
Сорка переоделась в черное шелковое платье со свободными широкими рукавами, как у японки, и сама удивилась, для кого она наряжается. Сердце подсказывало ей, что уже сегодня она увидится с Кроненбергом.
Через час подъехали сани и со стуком остановились у веранды. Сорка замерла, не дыша и не двигаясь с места. Она была уверена, что Кроненберг уже здесь, и прикусила губу, пытаясь справиться с волнением. С невозмутимым видом Сорка вышла ему навстречу, как ни в чем не бывало.
— Я знала, что вы приедете. — Сорка подала ему руку.
— Если я сам не знал, то откуда это стало известно вам? — Кроненберг склонился к руке и слегка поцеловал ее.
— Вот видите! — чуть улыбнулась Сорка, кокетливо повернулась и посерьезнела. — Вы привезли седло?
— Вы ездите верхом?
— Езжу.
— Я привез дамское седло, но дороги разбиты, и я бы не советовал вам садиться на лошадь.
Сорка перехватила его взгляд на ее живот и решила, что Кроненберг уговаривает ее отказаться от езды верхом, поскольку наверняка знает, что она уже на последних месяцах беременности. Сорка зарделась до корней волос, но упрямо не отводила глаз, будто говоря: «Ну раз вы знаете, то что с того?» Понимая, что выглядит глупо и лучше смолчать, Сорка все же спросила:
— А по плохим дорогам нельзя ездить?
— Лошади то и дело падают.
— Ну и что?
Кроненберг улыбнулся, ему явно нравилось Соркино детское упрямство. Он предложил:
— Если хотите, я лучше прокачу вас на санях.
— Куда же мы поедем? — встрепенулась Сорка.
— Я еду в гости к другу, он опасно болен.
— Как же я к нему поеду?
— Если я вас приглашаю… — махнул рукой Кроненберг, не закончив фразу, словно спешил. — Оденьтесь потеплее, и поедемте.
— Нет, я не поеду.
— Давайте проедемся просто так.
— Хорошо.
Сев в сани, Сорка попросила:
— Только не очень быстро.
— Днем я никогда быстро не езжу, — ответил он тихо и натянул поводья.
На тракте лошади заржали, затряслись, а сани закачались из стороны в сторону, иногда попадая в колею.
— Ваш друг действительно серьезно болен?
— Чахоткой. Годами скитался по Сибири, голодал, заболел в тюрьме и теперь после освобождения…
— У кого он живет? — перебила его Сорка.
— У друга. Это целая история. — Кроненберг повернул лошадей к лесу. — Он вернулся из Сибири с женой, отличной девушкой, еврейкой…
— А он?
— Он поляк. Видели бы вы его до ссылки в Сибирь! Само добродушие! А теперь лежит на смертном одре и думает только об одном — о польском народе. Он верит, что польский народ жертвует собой, подобно Иисусу, за грехи всех трех народов. Утверждает, что поляки, евреи и французы — три нации, на долю которых выпали самые большие страдания — обеспечат приход мессии. Он стал последователем Товяньского
