По крайней мере, Егоров, иногда размышляя о собственной гибели, желал, чтобы она пришла к нему стремительно и неожиданно, чтобы, только почувствовав боль, уже быть мертвым.
Файзи, кстати, тоже был добрым человека: никогда не убивал мирных просто так, не пытал понапрасну, но духов наказывал всегда строго, отвечая на их удары своими - более коварными и кровопролитными.
Часто вспоминая таджика, Виктор приходил к выводу, что в тех условиях старлей был очень справедливым человеком: мог застрелить душка на глазах у всей семьи, а в соседнем нищем дувале оставить весь свой сухой паек, причем отдавал он его всегда только детям, которые сразу устраивали свалку, дерясь за консервы и галеты.
Именно Файзи в большей степени научил Егорова всему тому, что знал и умел сам. А главное - лейтенант стал понимать не только психологию восточного врага, но и совсем непривычные для новичка законы существования людей без оружия на войне.
Когда они вернулись с прочески кишлака, которая была зеленому взводному совершенно в диковинку, пьяный Файзи, развалившись на койке после хорошего пара в бане, лениво цедил:
- Заскакиваю в дувал, биляд. Там старуха грязная и детей прижимает. Дувал бедный, пустой: дети больные, худые, голодные, биляд, из носа и глаз течет. Разговариваем. Оказывается, биляд, старуха - это мать и ей даже меньше сорока. Понимаешь, биляд. Она боится, на автомат смотрит и все детей к себе тянет, биляд. А они под ней копошатся, как щенки под собакой. "Где муж?" - спрашиваю. Говорит, что душманы убили, биляд. Представляешь? старлей оскалился. - Духи, биляд, в нас стреляют, а эта говорит, что его душманы убили. Но смотрю на дом и вижу, что правда, биляд, убили. Только не они, конечно, а наши. "Родственники где?" - спрашиваю. Бедные, - отвечает, биляд, никто не помогает". Веришь, мне в тот момент ее и правда жалко стало. Я автомат опустил, вышел, биляд, на улицу, дверь плотно закрыл и две гранаты в окно кинул. Что они мучиться будут, биляд? Все равно сдохнут от голода.
Виктор при последних словах подскочил с кровати, с ненавистью глядя на умиротворенного Файзи, который лежал, скрестив руки на груди, и чему-то улыбался.
Егоров всем сердцем запрезирал таджика, который и не скрывал перед своим новым товарищем, что он не благородный офицер, а гнусный убийца мирных жителей, тем более женщин и детей.
Взводный выбежал из комнаты и долго курил под модулем, размышляя пойти к майору из особого отдела или нет. Никогда в жизни Виктор не предавал своих, даже если и были они не правы, даже если они жестоко подставляли или предавали его.
Но в таком чрезвычайном случае? В итоге лейтенант решил, что никуда он обращаться не станет, однако если в бою увидит подобное со стороны таджика, то непременно его пристрелит. А потом будь, что будет. Хоть трибунал.
Через некоторое время, когда война для Егорова превратилась в обычную утомительную работу, понял он особенную правоту старлея. Кишлак тот в самом деле был горным и нищим. Лежал в непроходимых местах, и единственную дорогу советские напоследок уничтожили. Надвигалась зима. Уйти на равнину жителям кишлачка не было никакой возможности. Поэтому вскоре они стали дохнуть, как блохи на околевшей собаке.
- Нас никто не может судить, - внезапно сказал Виктор. - Понимаешь, никто. Ни вы, ни судьи, ни прокуроры. Только те, кто был там. Все остальные не имеют к нам никакого отношения. Это наша война, Светка! И не лезьте вы в нее. Не надо! Прошу тебя. И к нам не лезьте.
- Извини, - чуть не плакала Маленькая Мэрилин. - Я не хотела.
- Ладно, - поднял стакан Егоров. - Ты не первая и не последняя. Так будет всю жизнь. Просто я очень от этого устал.
- Как вы много всего увидели! - сочувственно сказала девушка.
- Мы? - стакан качнулся вместе с рукой, выплеснув немного водки на стол. - В том-то и дело, что мы ничего не видели. Ни-че-го. На войне везде одинаково: казармы, столовые, оружие, стрельба, смерти, пленные, бачи. Мы-то как раз ничего и не видели.
Они выпили. Егоров принялся разминать сигарету. Злоба и агрессия отступали.
Желая хоть как-то исправить свою грубость и резкость по отношению к Светке, которая и в самом деле была ни в чем не виновата, Виктор попытался улыбнуться:
