- Ну, Витя, - заскулила Светка.
- Что, Витя? - вновь озлобился Егоров, и глаза его сузились. - Этими патронами они нас бы убивать стали. Понимаешь. Это - война. Идешь ты, так и иди, а не лезь куда не следует. Думаешь, духи так с нашими не поступали? Еще как! Сейчас, наверное, сидят у себя в кишлаках и веселятся, вспоминая, как наши парни на их бакшишах, подарках значит, подрывались. Это война. Здесь кто кого обманет!
- Я ничего не думаю, - сказала Светка и заплакала.
Девушка съежилась, и ее лопатки двумя беззащитными крыльями разошлись в стороны.
Светка старалась плакать беззвучно, но это у нее не получалось.
- Прости меня, - всхлипывала она, комкая маленький платочек. - Я не специально.
"Какой же я идиот, - смешался внезапно Виктор, - нашел, чем ее развлекать. И что бы она подумала, когда узнала бы, что это мы с Файзи подложили ящик. А сделали исключительно потому, что вечером нажрались и поспорили. Я говорил, что первый тут же и будет последним. А Файзуха утверждал, что я не прав. И он, сволочь, Царство ему небесное, тогда у меня бутылку водки-то и выиграл".
Глядя на девушку, которая, наверное, и крови-то в жизни не видела, Егорову подкатил ком к горлу, и острое чувство вины вспороло сердце. Он осторожно коснулся рук девушки, которыми та закрывала лицо.
- Это ты прости меня. Я не хотел. Не знаю, что на меня сегодня нашло. Это и в самом деле не смешно. Извини, милая. Прости, родная.
Официантка вздрогнула и замолкла.
- Проводишь меня? - осторожно спросила Светка, не отрывая рук от лица, но в то же время кончиками пальцев ухватывая ладонь парня.
- Да, - согласился Виктор, поднося зажженную спичку к сигарете.
Только сейчас официантка заметила глубокие морщины не только на его лбу, но и под глазами.
7.
Они остановились у блочного дома, где в двухкомнатной квартире Светка снимала комнату. Девушка отдых на море сочетала с работой. Семья у нее была большая, и лишних денег, разумеется, не было.
Квадратом стояли близнецы-пятиэтажки. Фонари большей частью были разбиты, и свет скупо падал на небольшой дворик, посреди которого были традиционная песочница, естественно, без песка, и свернутые набок детские качели, походившие на жирафу с подломившимся передними ногами.
По стенам дома ползли толстые виноградные стебли, свисая с бетонных козырьков над подъездами большими зелеными бородами.
Расплавленная по южному темная, почти черная ночь постепенно наполнялась свежестью. Пахло пересохшей землей. В жухлой, полегшей от яркого солнца траве дружно трещали цикады: звонко, громко, до постоянного звона в ушах.
- Присядем? - предложила Светка.
- Устала?
- Нет, нет! - поспешно ответила Маленькая Мэрилин.
Они опустились на лавочку. Черными точечками вокруг разбегалась шелуха от семечек, которую Егоров принял сначала за тараканов.
- Не зябко? - спросил он.
- Возле тебя нет, - ответила Светка и склонила голову.
Пышные пряди погладили ему щеку.
Где-то гремели посудой и пьяно, а поэтому громко разговаривали. Слов было не разобрать. Впрочем, Егоров и не пытался это сделать.
Он думал о сегодняшнем дне и той, которая покинула его. Как хотелось, чтобы хоть кто-то узнал о его горе! Но друзей рядом не было.
- Я тебе нравлюсь? - спросил он, не глядя на официантку.
- Неужели сам не видишь? - обиделась Светка и слегка прижалась к Егорову.
- Почему?
- Ты такой хороший.
- Я злой и агрессивный.
- Нет, ты хороший. Я знаю.
- Это не ответ, - зло сказал Егоров.
- Ты - заботливый.
- Не смеши. Пять стаканов два раза помыл и несколько тарелок, когда ты зашивалась. Ерунда, в училище в нарядах мне десятки раз приходилось мыть сотни тарелок.
- Ты - добрый.
- Добрее некуда, - с сарказмом согласился Егоров, - прямо-таки ангел шестикрылый. Всегда плачу, когда фильмы добрые смотрю.
Здесь Виктор беззастенчиво врал. Вернувшись оттуда, где лейтенант и слезинки не уронил, он и в самом деле порой плакал, особенно тогда, когда в кино люди совершали добрые и человечные поступки. Правда, слезы были редкими, и скатывались они только тогда, когда рядом никого не было.
- Нет, ты очень добрый, - уверенно сказал Светка. - Я знаю.
