— Значит, вы не можете повлиять на директора? — спросил Карапчевский.
— Поверьте, у директора больше возможностей повлиять на меня, чем у меня — на него. Попробуй я только, ваши же друзья-газетчики с радостью напишут, что префект превысил свои полномочия. Поезжайте к директору и спросите с него сами. Мы, городские власти, сделали, что могли. Вы говорите, что Первая гимназия — последняя совместная. Но мы построили на Островах прекрасную гимназию, совместную и своего рода тоже образцовую. Я лично ей горжусь как большим достижением нашего города.
— Она раздельная, а не совместная.
— Она всё-таки совместная, — мягко возразил префект. — Но, увы, на Островах живут только кханды. Почему-то.
— Ваша гимназия — тоже дифференциация, — сказал Карапчевский.
Префект дотронулся до булавки-скарабея.
— Александр Дмитриевич, я все эти годы вам помогал, — сказал он, — и теперь вы причисляете меня к дифференциаторам. Странная благодарность.
Карапчевский посмотрел на портрет первого консула. Префект тоже посмотрел на портрет первого консула. Что-то было в их взглядах такое, что я не могу описать.
Префект встал, подошёл к селектору и попросил у секретарши принести что-нибудь попить. Как только он закончил говорить с ней, сразу же открылась дверь и вошла молодая женщина с нарисованным лицом. Она поставила на стол поднос и вышла. На подносе, в трёх запотевших высоких стаканах пузырилась минеральная вода.
— По-моему, надо освежиться, — сказал префект.
Он кончиками пальцев поднёс стакан ко рту и сделал маленький глоток. Карапчевский к своему стакану не притронулся. Мне, честно говоря, сильно хотелось пить, но я себя пересилил.
— Значит, больше вопросов ко мне нет? — спросил префект и поставил стакан на место.
Стакан даже не звякнул.
После недолгого прощания мы вышли. Карапчевский молча шёл по улице. Он как будто забыл обо мне.
В Инткоме Карапчевский налил воду из чайника в стакан и одним глотком выдул целый стакан. Я последовал его примеру. От Никиты Максимовича мы узнали, что полиции ещё не было и что наместник сегодня снова не может принять Карапчевского, потому что он снова в отъезде.
— Зато первый зам примет, — сказал Никита Максимович.
— Хоть кто-то, — сказал Карапчевский. — Тогда я сейчас в Дом наместника, а потом — в гимназию. А тебе придётся сидеть здесь, Никита.
Никита Максимович пожал плечами. Было забавно наблюдать, как этот великан смиренно подчиняется Карапчевскому. Я был уверен, что он не двинется с места, пока Карапчевский не разрешит. «Бульдог интеграции». Нет, это не насмешка, это уважение и почтение.
— А мне с вами? — спросил я.
— Конечно! — сказал Карапчевский. — Помните, что я говорил? Смотрите и думайте.
* * *
В Доме наместника я тоже раньше никогда не был. Коридоры здесь как будто продолжали коридоры префектуры. Те же дорожки на полу. Те же высокие потолки. Та же лепнина на стенах. Те же лестницы с широкими деревянными поручнями, которые нельзя было обхватить. Та же женщина с нарисованным лицом — только в два раза старше. Тот же портрет первого консула — только не поясной, а в полный рост.
Первый заместитель наместника встретил Карапчевского так же радушно, как и префект. Мне он точно так же едва кивнул. Я не обижался на такое презрительное отношение. Эти люди в моей иерархии стояли намного ниже Карапчевского. Доверие Карапчевского для меня было важнее.
Мы прошли мимо огромных напольных часов в виде пирамиды и сели за такой же, как у префекта, Т-образный стол.
— Очень жаль, что наместник уехал, — сказал первый заместитель.
Он производил впечатление сонного человека: полуприкрытые веки, вялая улыбка.
— Мне тоже очень жаль, — сказал Карапчевский. — А когда я смогу его застать?
— Александр Дмитриевич, может, я чем-то помогу? Многого не обещаю, но всё, что в моей власти…
— Мост, — коротко сказал Карапчевский.
— Какой мост?
— Мост через реку Ергу. Сколько можно ездить на пароме? Город с этим связываться не хочет — дорого. Наместник обещал ещё пять лет назад, что мост будет.
— Обязательно будет. Строительство начнётся в следующем году. Да вы сами зайдите в провинциальное строительное управление, там всё подробно разъяснят.
