— Только не вздумай ввязаться с ними в спор, — добавил Ванин, — они тебя заклюют, и даже мы не сможем ничем помочь.
— Я постараюсь, но, признаться, я не представляю, чем моё появление может изменить ситуацию.
— Беда в том, что нас не устроит «постараюсь», — сказал Ванин, — ты должен сделать даже не всё, на что способен, а больше этого.
— Не думаю, что давление — хорошая идея, — вступил в разговор Лисицын, — при всём моём уважении.
— Я просто хочу, чтобы он представлял себе ситуацию, а не думал, что это очередной его знакомый, который захотел вместе помолиться.
Ожегов никак не отреагировал на эту фразу, памятуя о том, что советник только кажется грубым. Правда, даже если всё это лишь внешние черты его поведения, могло показаться странным, как его назначили в команду, которая ведёт важные переговоры, где всё зависит не только от слов, но даже от интонаций, с которыми они будут сказаны.
Всё то время, пока Ванин пытался навязать Ожегову линию поведения, которую считал правильной, советник добряков стоял около окна, и оценивающе смотрел на них. Он отмечал все слова, манеры, как будто они были теми самыми инопланетянами, за которыми ему нужно было следить.
— Вы ведь помните основные принципы религии, — сказал Лилин, — если вас спросят о них, расскажите. Постарайтесь вывести разговор так, что они не могут быть нашими богами.
— Это и есть концепция? — спросил Ожегов.
— Да, — ответил Ванин, — они должны быть с нами на равных, и мы должны нормально войти в галактическое сообщество.
— Хорошо, только мне непонятен один момент. Представьте себя на их месте. Кто-то, кого вы считаете ниже себя, пытается что-то вам доказать. Вы бы поверили ему на слово?
— Если ты имеешь что-то, что подтвердит твои слова насчёт твоей религии, то ты можешь взять время и притащить это сюда.
Это выглядело грубостью даже на фоне общего отрицательного настроя Ванина.
— Нет, конечно же. У меня ничего подобного нет.
От этого разговора у Ожегова осталось сугубо негативное впечатление. Однако это никак не повлияло на его готовность. Он даже решил, что с инопланетянами будет в чём-то проще. Если уж они хотят показать свою божественную сущность, то они как минимум не должны относиться к священнику предвзято и заранее сомневаться вообще в необходимости его присутствия. А раз так, то они не будут на него напирать. Да, их сложно переспорить, и они смотрят на Землян свысока, но в целом они всё равно казались Ожегову более уважительными, чем некоторые из людей. К тому же, столько уже было разговоров о предстоящем мероприятии, что он уже устал от них, желая перейти к самому мероприятию.
Глава четвёртая
Синтез души
Ганиадданцы не просто были очень похожи на людей. Если бы перед человеком без предупреждения предстал ганиадданец, он признал бы в нём соплеменника. Проще было сказать, чем они отличались. В первую очередь манерой движения, которая казалась немного неестественной, и таким же неестественным взглядом. Но всё это не бросалось в глаза, а замечалось при наблюдении в течение нескольких минут, а с самого начала можно было принять их за людей. На них были свободные одежды, чем-то напоминавшие туники из древних времён. Лично Ожегову это показалось отсылкой к их божественной сущности, хоть и не слишком умелой. Не все элементы истории человечества непосредственно были связаны с религией. Далеко не все.
Трое ганиадданцев расположились напротив пятерых землян и мягко, почти синхронно кивнули в знак приветствия.
— Сначала хотелось бы представить вам вновь присутствующих господ, — начал Лилин, — это господин Лисицын, кандидат в совет, а это господин Ожегов.
— У господина Ожегова необычный знак. Мы не видели такого прежде, — сразу же, прервав процедуру знакомства, начал инопланетянин, сидевший в центре.
— Верно, — неловко продолжил Лилин, — господин Ожегов священник. Специалист по религии.
— Если он действительный специалист, то он в первую очередь не должен соглашаться с таким званием. Верно, господин Ожегов?
— Да, — подтвердил Вадим, — наше дело не отрасль, в которой можно быть специалистом. Но я по-прежнему не знаю, как называть вас.
