– Почему ты молчишь?
– Думаю, что тебе предпринять, если не удастся нанять работников. Похоже, тебе ничего не остается, кроме как выйти замуж.
– Ты опять надо мной издеваешься? – Она опустила руки. – Кто меня возьмет, урода такого?
– Никогда и ни за что я не стал бы над тобой издеваться. – Она внезапно почувствовала, что она говорит правду. – Кроме того, ты вовсе не урод. Урод – я.
В страшном смущении она готова была провалиться сквозь землю, точнее, сквозь глинобитный пол, но мычание коров вернуло ее к действительности.
– Ой, прости, пожалуйста! Какая я, право, хозяйка! Гость не кормлен, дом не теплен, коровы не доены…
– Но гость может подождать, а коровы – нет.
Фарисей снова усмехнулся.
Деделла поспешила в хлев. Там она тоже торопилась как могла, но, как бы ни ругала она себя дурной хозяйкой, хозяйкой она была хорошей и бросить дела на половине не могла. И подоить, и покормить – все своим чередом. Вытаскивая подойники, спохватилась – на кого я похожа! Потом решительно сказала себе – а, все равно лучше не стану. Но все же ополоснула руки в колоде с водой и отерла лицо рукавом. Мельком отметила – надо бы вычистить старый колодец у леса, тяжело, конечно, но все же лучше будет потом, чем воду таскать от реки.
Войдя в дом, она не сразу поняла, что изменилось. Потом сообразила: стол был накрыт, в очаге пылал огонь. Откуда? Как… ведь он не мог… Мог, оказывается. Фарисей развел огонь, пока она трудилась в коровнике, покопался в ее ларе с припасами – на столе стояла миска с хлебом и ломтем сыра от початого круга, кувшин с пивом и пара кружек, – а сейчас варил похлебку, сидя на полу и отложив свои костыли. Деделла посмотрела на котел, на очаг, на костыли, прислоненные к столу, и внезапно поняла, каких трудов ему это стоило. А потом и все остальное.
Она опустилась рядом с ним на колени, и, прежде чем он успел что-либо сказать, взяла его руку и поцеловала.
Когда Ксавье пинком сапога отпихнул мусор в сторону, оказалось, что пол украшен мозаикой. Пышнотелая красавица в развевающихся одеждах держала в руках большущий рог, явно не боевой и не предназначенный для питья, потому что из него сыпались розы. Оба глаза красавицы были выщерблены. Впрочем, это касалось не только глаз, отчего ее клубящееся платье, изначально пурпурное, было словно покрыто многочисленными прорехами. Над головой ее читалась надпись: «Fortuna».
– Это еще при язычниках сделано. До благости Христовой, – проскрипел Марсилий, дряхлый смотритель. – При старой королеве виллу, говорят, перестроили, а эту пакость оставили. Конечно, убрать бы надо прельщение дьявольское…
Они переходили из комнаты в комнату. Когда-то на вилле обитала самая страшная и прославленная из франкских королев, но сейчас здесь правили грязь и запустение. Марсилий, несомненно, даром ел свой хлеб, отметил Роберт. Между мраморными колоннами завесами тоньше восточного виссона протянулась паутина, и уже нельзя было разобрать, что там на колоннах – прожилки или потеки грязи. Крыша, кажется, была еще цела, хоть и обветшала. Но двери тут явно не имели привычки запирать – зачем? – и ветер заметал внутрь прелые листья и палые ветки, которые накапливались на полу годами. Груда камней, очевидно, раньше была фонтаном, но теперь определить это было уже невозможно. Впрочем, кое-что из обстановки сохранилось. Каменные скамьи вдоль стен, мраморный стол в трапезной и мраморная же купальня, заселенная мокрицами. Все остальное развалилось, сгнило или было просто украдено.
– Старая королева, она ведь как, – бормотал Марсилий, пробираясь вслед за ними, – сидит здесь и думает, кого бы из народа божьего извести. Одного знатного сеньера в колдовстве обвинили, так прямо сюда привезли – руки за спину, и на балке в большой комнате и подвесили, там, где эта бесстыдница. И так пытали, что сами палачи выдохлись. А кого по темницам разбросает – тем руки-ноги резали, уши и носы. Кого сразу порешат – считай, повезло. И никто ей ничего не мог сделать. Вот.
Марсилий мог беспрепятственно бранить давно усопшую смертью неправедной королеву – Робертины не были в родстве с Меровингами. К тому же Роберт и сам все это не раз слышал – истории об этой невероятной женщине, простой дворцовой прислужнице, обманом и жестокость устранившей сперва первую, а потом вторую жену короля Хильперика, и самой ставшей королевой, давно уже стали страшной сказкой. Правда, рассказчики обычно забывали добавить, что оный Хильперик отнюдь не был кроткой овечкой и принимал весьма деятельное участие в забавах своей кровожадной супруги, не говоря уж о злодеяниях, которые он совершил самолично, пользуясь данной ему королевской властью. Но то ли Фредегонда, хлебнув этой самой королевской власти, не пожелала ею делиться, то ли просто была уже не в силах остановиться – только Хильперик тоже дождался в свою пору двух ударов кинжалом – под ребро и в живот. «И тотчас, – написал современный тому хронист, – у него полилась обильная кровь изо рта и из ран, и он испустил свой злой дух».
