— Куда, дядя Саша? — Вадик отложил книгу, оглядел бритого и трезвого егеря.
— Да к церкве! Бунт ведь у нас, не знаешь, что ли? Ваши–то церкву доламывают, а старухи и сбесились. Крестный ход! Я — туда!..
— Подожди меня!..
Вадик поднялся и побежал на кухню — там никого не было, кипела вода в. огромном котле, а фартуки девочек висели на гвоздиках.
Еще подходя к заросшему кустами взгорку, на котором стояли развалины церкви, услышали громкие голоса, крики.
— Во, бить уже принялись! — весело гаркнул дядя Саша и побежал вперед. Вадик тоже припустился бегом.
Весь отряд сбился в кучу у входа в церковь, лица у ребят были встревожены. Инструменты лежали на земле. В стороне вхолостую урчал самосвал. А женщины, в большинстве своем старухи, напирали. Вадик увидел 'среди них Веру–продавщицу, что–то горячо втолковывающую в ухо высокому старику, опиравшемуся на длинную клюку. Старик слушал Веру и бисерно плакал, голова его тряслась.
— Саранча зелёная! — вопила, перебегая от одной бабки к другой, дородная старуха в красной кофте. — Как есть саранча! Чего выдумали — святые камни ломать! Фашист не разбил — так это племя удумало. Крови–то, крови нашей на этих камнях сколько пролито! Помнишь, Маня? Сколько собрали–то тогда солдатиков?
Остатки стен церкви были испещрены оспинами, язвами. И весь ее угловатый остов каким–то памятником, робко–печальным, укоряющим, торчал среди густой зелени.
— Не дадим! — тонким голосом выкрикнул вдруг старик и пристукнул клюкой. — Уходите отсюдова!.. — Он мелко переставлял тонкие ноги, обтянутые высокими вязаными белыми носками. — Пустите меня! Я с ими сейчас поговорю! — грозно кричал он, и старухи расступались, давая ему дорогу.
— Где ихнее начальство? — оглядываясь, спрашивала старуха в красной кофте. — Верно, верно Глазова говорит! Где начальство их?
А Глазова наступала на красного, затравленно озирающегося Сережу–комиссара: — Говори, говори, ты ихнее начальство?!
А командир сидел на поваленном кирпичном столбе ограды и курил, сплевывая себе под ноги. За его спиной стояла Оля, вытянувшаяся, со сжатым ртом.
— Да побегите кто за директором!..
— Побегли уже. На почту побегли. Звонят уж в контору!
— Чего удумали!.. И докторову могилку затоптали, — взвился чей–то голос, и все посмотрели налево — там худая высокая старуха, одетая во все черное, бледная, встав на колени у колес самосвала, пальцами выскребала замятый в землю металлический крест. И замолчали. Шофер, молодой парень, торопливо впрыгнул в кабину, включил мотор и, громко просигналив старухе, отогнал самосвал далеко в сторону. И уже не выходил из кабины.
— Бабушка, бога нет, — в наступившей тишине сказал командир старухе, стоявшей перед ним. — Да и вся эта церковь уже не церковь, а… — повернулся он к Сереже–комиссару, сокрушенно качая головой.
— Это у тебя бога нет! Глядите, фюрер это, фюрер, как есть!..
И вдруг вперед вышла та худая, бледная старуха. Вадик увидел ее сбоку — резкий профиль с большим хищным носом, узкими губами, что–то несшими на себе, и тяжелыми веками. Старухи попятились, натыкаясь и хватаясь друг за друга.
— Ух, — шепнул егерь. — Ведьма пошла. Ну, сейчас она его…
— Что, бабуся? — спросил командир, вскинув голову. — Нету ведь бога.
Старуха нагнулась к его лицу и, чуть наклоняя, голову, как бы нацеливаясь ему в глаза, негромко сказала:
— Не предавайся греху и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время? Кто копает яму, тот упадет в нее, и кто разрушает ограду, того ужалит змея. — Она будто втолкнула эти слова командиру в глаза и, медленно подняв руку, дотронулась пальцем до его лба. Резко повернулась и пошла в деревню. Старухи охнули.
Егерь рядом с Вадиком перевел дух, посматривая на трогающего лоб и оглядывающего свои пальцы командира.
— Все, спекся ваш командир. Прокляла.
— Брось, дядя Саша! — успокоил его Вадик. — Не пугайся, он это переживет. Вон, смотри, директор!
Около самосвала остановился «газик», из него выскочил директор, на ходу снимая кепку.
— Это кто же распорядился? — еще издали крикнул он. — Кто? Да вы… Граждане! Идите по домам, не беспокойтесь! Ни один кирпич отсюда на стройку не уйдет, это я вам обещаю. Пожалуйста, граждане! — Он комкал кепку в руках, вытирал пот, проступивший на лбу. — Это самоуправство я сейчас разберу, обещаю вам, граждане!.. Пожалуйста, граждане!..