И старухи послушались его, медленно побрели к деревне, оборачивались, останавливались и снова шли, поддерживая старика с клюкой.
— Да вы что? — хрипло спросил директор, быстро оглядывая весь отряд. — Как вы можете? Это же ведь… Зачем? Что за баловство?
Командир крякнул, поднялся.
— Это не баловство. Это я велел. Ну? Бутового камня нет — не достал. Камень сейчас — промблема. Вот так!
— Да нельзя же так — любой ценой! — дернулся директор и повернулся к командиру спиной. — Ведь это памятник, неужто не понятно вам? Да после всего, что эти люди здесь пережили, — это памятник! Прошлому их. Войне! Крови сколько на этих камнях, ребята!.. Что же вы — варвары? Или без роду, без племени? Да кто же вы, ребята?
— Я виноват, — подошел к директору красный до ушей Сережа–комиссар. — Они ни при чем. Не подумал я.
— Обожди виноватиться! — оборвал его командир. — Не лезь, не спеши. Это еще как дело повернуть. А что случилось–то? — Он склонил голову набок, смотря на директора. — Вам дом нужен? А бутовый камень у вас есть? Нету! Сами себе сук рубите, на котором сидеть хотите. Необходимость была — вот что скажу. И спокойно, голос на меня не повышайте. — Командир обернулся к отряду: — Все, ребята. Собирайте инструмент, пошли на обед. Работы, похоже, сегодня не будет.
— Будет работа! — крикнул директор ему в спину и вытер рукой лоб. — Будет! Достал я для вас камень. Ты мне только скажи, командир, что можно делать, а что делать нельзя?
— Все можно делать за ради дела, — нагибаясь за ломом, ответил командир. — Надо было — на пушки колокола переливали. Из могильных оград баррикады делали. И все ради дела. Дело само за себя говорит, У нас есть задача, и мы выполним. Верно, ребята?
— На кладбищах не сеют, а на крови не дома — памятники ставят, — сказал директор. — Замученные здесь люди погребены в землю, осторожно здесь ворочать надо. С умом.
— А–а–а!.. Пошли! — отмахнувшись, приказал командир и зашагал в лагерь. И отряд торопливо потянулся за ним, а около директора, вытирающего платком лоб и щеки, остались Сережа–комиссар и Вадик. Да в сторонке на корточки присел егерь.
— А вы что же, доктор? — спросил директор. — Не остановили, не объяснили?.. Вам–то бы…
— Я не знал, честное слово, — покраснел Вадик. — За ним не углядишь.
— Как теперь дело–то поправить? — переминаясь, спросил Сережа–комиссар.
— Не знаю, — мотнул головой директор. — Зло добром исправляют. Подумайте, что сделать можете. Ну и ну!..
И на обеде и вечером в лагере было тихо, перешептывались. Громко разговаривали только командир и Игорек. А Сережа–комиссар после ужина вместе с тихим невысоким Юрой Возчиковым, мастером и художником отряда, ушли к церкви. Юра взял с собой кисточки и краски. Вернулись они поздно, встали у костра, трещавшего сушняком.
— Слышь! — Комиссар толкнул Вадика плечом, присаживаясь на кожанку. — Подвинься. Там на кресте не разобрать ничего. Так я тебе поручение дам, ладно? Узнай про доктора, имя–отчество, фамилию, даты. Сделай доклад? Коллега все–таки был, тебе это с руки. А то со мной разговаривать никто не стал, плюются, как на фашиста. Сделаешь? И вообще походи по деревне! Стариков–то сколько здесь, видал? Полечи их. Будь поактивней, доктор! Загладь как–нибудь нашу промашку, — глухо сказал он, потирая руки, измазанные в серебряной краске, и вдруг поднялся, отошел. Вадик повернул голову и увидел, что рядом стоит Оля.
— Можно сесть? — Она была одета не в кофту, как обычно, а в брюки и куртку застегнутую на все пуговицы, перепоясана ремнем.
— Знобит? — подвигаясь, спросил Вадик, — Давайте температуру померяем? Я серьезно, напрасно вы улыбаетесь.
— Погулять хотела, вот и оделась. А вы сразу — «температура»! Иди сюда! — позвала она Таню.
Когда Таня проходила мимо командира, он хлопнул ее по спине так, что она даже споткнулась.
— Ну, Татьяна, и худющая же ты! Ешь больше, раз такая возможность представилась. А то Юрка любить не будет. Чего любить–то? — Ребята засмеялись. И беспокойно качнулась фигура Юры Возчикова.
— Ничего! — весело сказала Таня. — Сухие дрова жарче горят. — И засмеялась вместе со всеми.
