Последние годы Сталина. Эпоха возрождения - страница 234

Министр рассказывал, что в ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг, с потерей сознания и речи, параличом правой руки и ноги. Еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер охраны еще в 3 часа ночи видел его за столом (он смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено». Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник снова посмотрел в замочную скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Он был без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал все дальнейшее время».

То есть министр излагает официальную версию, которую «тройка», проинструктировав охрану, выдает за действительные обстоятельства событий, сместив их на сутки. Из этой версии выпадает факт о том, что больной 17 часов пролежал без внимания и помощи на полу. Исключается информация о ночном вызове на дачу Берии, Хрущева и Маленкова, после которого к больному как минимум еще 6 часов не приглашались врачи. Наступление инсульта переносится с утра 1 марта на утро второго.

Это официальная ложь, но без согласования с «тройкой» охрана лгать не могла. Таким образом, с какого-то периода охрана находится в состоянии сговора с представителями власти.

В официальной версии, распространенной для «служебного пользования» и записанной профессором А. Мясниковым со слов министра здравоохранения А.Ф. Третьякова, утверждалось, что в замочную скважину «утром в седьмом часу… охранник… увидел Сталина распростертым на полу».

Конечно, основная информация заключалась в объяснении способа обнаружения критически-бессознательного состояния Вождя, а время могло быть привязано к сроку вызова врачей утром 2 марта. Но это время — «полседьмого», которое называет и Лозгачев, настораживает.

Это не простое совпадение, а почти подсознательное желание удержать зафиксированный факт. Тем более что в рассказе Лозгачева именно этот период попадает в полосу якобы глухого сна охраны утром.

Ведь версия коменданта дачи, что Сталин упал на пол «полседьмого», основывается лишь на ссылке о якобы валявшихся там наручных часах и сообщении часового, что в малой столовой зажегся свет. Но, как видно из свидетельства Мясоедова: «все время и дальше горел свет, так было заведено».

Впрочем, существует свидетель, который подтверждает, что «удар» случился у Сталина именно к утру 1 марта.

И этот свидетель Хрущев! Правда, Хрущев лишь неосмотрительно проговорился, когда надиктовывал воспоминания:

«Наверное, начну рассказ с того последнего дня, когда мы были еще у живого Сталина… Мы у него проводили время в последний субботний вечер, и он был в хорошем настроении, казался нам здоровым, и внешне ничего не вызывало какой-либо тревоги относительно такого конца, который наступил уже к утру (1 марта. — К.Р.)».

Это «уже к утру» текущего дня — ключевая дата. Таким образом, время указано определенно, но что особо знаменательно, диктуя этот фрагмент воспоминаний, четко обозначив время и место, где началась трагическая развязка, Хрущев сразу переводит разговор на иную тему: «А сейчас скажу сразу, как-то в последние недели жизни Сталина мы с Берией проходили мимо его столовой (так называемая малая столовая. — К.Р.), и он показал мне на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Видно, к ним давно никто не притрагивался. «Вот тут, наверное, и твои лежат», — сказал Берия». Стремясь увести нить рассказа в сторону, Хрущев не заметил, что снова проговорился.

Эта своеобразная самозащита, почти инстинктивное подчеркивание Хрущевым того факта, что в помещение, где Сталин был найден без сознания, сам он никогда не заходил, и обличает его во лжи. Очевидно, что Хрущев вспомнил о бумагах в ассоциации с местом, где у Сталина произошел инсульт.

Правда, в ходе мыслей Хрущева почти комизм: «Уже после смерти Сталина я поинтересовался, как поступали с такими бумагами. Начальник охраны Власик ответил: «У нас был специальный человек, который потом вскрывал их…» Нелепость в том, что Хрущев не мог говорить с Власиком, который еще 16 декабря 1952 года был арестован, затем приговорен к 3 годам тюремного заключения и позже — еще к пяти годам высылки.