Но если эта информация не сохранилась, значит, она уничтожена умышленно. Тогда остается лишь перефразировать поэтическую мысль Маяковского: если информацию уничтожают, «значит, это кому-то нужно. Значит, необходимо…» было скрыть следы. И это уже не маленький «плевочек» в историю, а сокрытие преступления.
Все комнаты дачи и дежурных помещений соединялись внутренней телефонной связью — домофоном. Аппараты домофона стояли в каждой комнате, кроме них, везде, где мог находиться Сталин, имелись телефоны правительственной связи и обычной московской коммутаторной сети.
Но и это не все. Во всей мягкой мебели дачи стояли датчики, сигнализировавшие охране о перемещениях хозяина, на контрольное табло поступала также информация о том, какая дверь в комнатах открывалась или закрывалась.
Помещение, в котором находились Лозгачев и Старостин, размещалось в служебном доме, соединенном с дачей коридором длиной в 25 метров. Двери, ведущие в жилые комнаты дачи, никогда не запирались. Охрана не могла бояться потревожить своего подопечного, поскольку отношения Сталина и прикрепленных, как, впрочем, и другого персонала, были простыми и неофициальными.
Конечно, охрана не могла вести себя так, как рассказывает Лозгачев. При первых же сомнениях в естественности обстановки и установлении необычности в поведении Сталина самое простое, что мог сделать начальник караула, — это позвонить вышестоящему начальнику. Впрочем, Старостин просто обязан был позвонить министру МГБ Игнатьеву, являвшемуся одновременно руководителем Управления охраны.
Известен такой эпизод: по субботам Сталин ходил в баню, построенную на территории дачи. Эта процедура занимала около часа, но однажды он не вышел в отрезок этого времени — через 20 минут охрана доложила заместителю начальника Главного управления охраны МГБ полковнику Н.П. Новику. Тот позвонил Игнатьеву, и еще через 26 минут телохранитель и полковник Новик «бежали с фомкой» к бане, чтобы взломать дверь. Правда, тут она открылась, и на пороге появился слегка заспанный Сталин.
Но продолжим рассматривать «наивности» Лозгачева: «Ну что ж, говорю, я пойду… Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь… Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну, я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую (курсив мой. — К.Р.), а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… вот так. — Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. — Все во мне оцепенело. Руки-ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь.
Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился в это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз… дз» — дзыкнул, и все.
На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда, я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся».
Так примитивно, этим упоминанием о валявшихся на полу часах Лозгачев хочет зафиксировать точное время. Хотя часы (если они были) могли остановиться и не от удара, а по окончании механического суточного завода. Правда, для смещенного ночного режима работы Сталина завод часов около 7 часов не типичен — обычно он в это время спал. Очевидно и то, что показание на циферблате «6 час. 30 мин.» совершенно не означает вечер, а точно так же время шесть часов тридцать минут утра, но все-таки запомним эту деталь.
И напомним, что Хрущев указывал: участники совещания ушли от Сталина между 5 и 6 часами утра 1 марта. Именно после этого якобы поступила абсурдная команда охране — «спать». Конечно, по глупости необычный «приказ спать» охрана могла воспринять как приятный сюрприз, но по любому уставу караульной службы — сон часового на посту является воинским преступлением и карается наказанием, в зависимости от тяжести связанных с ним последствий, вплоть до расстрела.
