- По-моему, неплохо.
- Вот то-то и оно. А погляди - больно я уж здорово живу? Двое еще в школу ходят, обуть-одеть надо. Булкито белые до нас только дошли. И то еще - не каждый день. К чему ни подступись - цена. Молодуха вон с ребятишками пристали: давай телевизор. А он - три сотнн.
По-старому-то - тыщи.
- Ну, это уж не первая необходимость.
- Первая, не первая, да время-то свое требует. Ты погляди вон: как вечер - так и не оттянешь, до полночи сидят.
- Так купил все-таки? - засмеялся Тарас Константинович.
- Куда денешься - купил. А если б мы эту самую копейку берегли, подымали, где она валяется, - куда как легче было бы. Шнапс там или сливовица еще - это я так, для пояснения, конечно.
Говорил Китанин рассудительно, давно, видимо, взвесив и продумав свои доводы, - Тарас Константинович, ломая и подкидывая в слабый огонь тонкие прутики, поглядывал на него с уважением. Сторож был прав и в частностях насчет использования отходов, и в общем - Тарас Константинович сам об этом не раз думал. У таких доморощенных экономистов смекалки, хозяйского прицела нередко оказывается побольше, чем у иного руководителя. Плохо мы еще слушаем людей, ой, плохо!
- Все, поспел. - Китанин проворно поднялся, осторожно, прямо с перекладиной снял чайник; освещенный круг стал больше, а синева за ним гуще, непроницаемей.
Пока, задумавшись, Тарас Константинович смотрел на пляшущие малиновые язычки, сторож заварил чай, разложил на тряпице комовой сахар, хлеб, сало, налил до краев большую эмалированную кружку.
- Держи-ка, Константиныч. Да сала моего попробуй - хлебное.
Чай был крутой, пахучий и необыкновенно вкусный, - Тарас Константинович глотнул раз, другой, убеждаясь, что такого он никогда не пил.
- Чем заваривал, Иван Маркелыч?
- А, заметил! - Китанин довольно засмеялся. - Это я по своему рецепту. Сушеная вишня, заварка да яблоко туда же скрошил. - Нравится?
- Очень.
- Ты сала, говорю, попробуй. Вон какой шматок - обоим хватит.
Ужинали плотно, обстоятельно. Сало было маслянистым, с чесночком и лавровым листом, ржаной хлеб - мягкий, с домашним подовым духом. Лоб у Тараса Константиновича после литровой, не меньше, баклаги вспотел.
- Спасибо, Иван Маркелыч. Во как славно!
- На воздухе.
Прибравшись, Китанин сел, свернул цигарку, - поплыл сладковатый махорочный дымок, который казался здесь приятней и уместней, чем папиросный. На секунду самому захотелось поддеть из кисета крупки, бережно высыпать ее в надломленную козью ножку.
- Я опять о давешнем, Константиныч, - заговорил Китанин. - Больно уж много у нас друзей завелось. Показывают по телевизору: то институт одним построили, то другим - госпиталь, то еще там чего-то. А ведь среди этих друзей и такие есть, что, случись чего, - в шапку наложут. Будто нам самим девать некуда.
- Интернациональный долг, Иван Маркелыч. Помогать надо.
- Долг - это когда взял да вертать приходится. А ты у этих, что чуть не нагишкой ходят, - брал чего? Или я, опять же к примеру?
Тарас Константинович знал, что многие думают точно так же, как Китанин, - народ считает копеечку, нелегко она достается, и чувствует, когда она уходит на сторону, хотя и самим, бывает, позарез нужна. Но знал он и такое понятие, как необходимость. Слова для ответа подвертывались трепаные, набившие оскомину, - Тарас Константинович сосредоточенно мял подбородок.
- Не совсем так, Иван Маркелыч... Ты по-житейски рассуди. Когда твой сосед - шабер, как у нас говорят, - дом строит, что у нас на Руси делают?
- Это ты правильно, - сразу понял Китанин: - Помочь делают.
- Во! Видал слово-то какое? Помочь, подмога! Всем скопом, сообща. Испокон веков это у нас заведено. Как же не помочь, не подсобить, если соседу трудно, а?.. Я с тобой согласен: средства эти мы и у себя бы пристроили.
Дыр-то много... Да ведь штука-то еще и в том, что, помогая им, мы в конце концов и себе помогаем. Земле всей, можно сказать.
- Объясни тогда.
- Коротко говоря - так. Чем быстрее они окрепнут, поднимутся, тем больше нас за мир станет. Тем скорее войны кончатся. А может, их и вовсе не будет.
- Ну, если так еще...
