- Вот дурак старый, - не удержавшись, вслух подосадовал он.
- Кто? - не преминул уточнить Петр.
- Скажу - ты - обидишься небось.
- А я не старый.
- Тогда я, выходит. Устраивает?
- Вам видней, - невозмутимо отозвался Петр.
- Разбаловал я тебя, дождешься, - добродушно погрозил Тарас Константинович, выходя из машины. - Завтра к десяти, раньше не понадобишься. Ну, бывай.
Упаковочный сарай стал после достройки длиннее чуть не вдвое - как тоннель.
Тарас Константинович шел по проезжей части, высохшей до звонкости, удовлетворенно оглядывая тянущиеся слева и справа сортировочные столы и за ними широкие, чисто подметенные площадки, на которые ссыпаются доставленные из садов яблоки. Здесь будто все в порядке. Оставалось докрыть крышу на пристрое, поднявшем над деревянными стенами отесанные грани стропил. День-другой - и тут закончат.
Сарай сейчас был пусть и гулок, как только что собранная бочка, но Тарас Константинович хорошо представлял его другим. Скоро здесь поплывет густой медовый запах, вставшие за сортировочные столы девчата будут проворно наполнять ящики, попутно зубоскаля с шоферами, а по пролету, едва не тыча друг друга в борта, потянутся к выходу груженные сладким грузом машины.
И пойдет здешнее наливное яблочко в район, в. область, а то и подальше - в белокаменную! Совхозную антоновку Тарас Константинович видел однажды на Арбате - приятно.
В общем, здесь все на ходу... Тарас Константинович вышел во двор, примыкающий к сараю, сел на неошкуреныое бревно. Вдоль забора, возвышаясь над ним, лежали горы ящиков - новых, желтых, и потемневших, неоднократно бывших в употреблении, под навесом аккуратно сложены тюки прессованной стружки - это для упаковки поздних сортов, которые и собираются и укладываются особо: яблоко к яблоку. Для них даже сборочные корзины обшивают внутри мешковиной - чтобы не побились. Ах, яблочко, яблочко, не такое уж ты легкое - пока тебя вырастишь, выходишь да до дела доведешь!..
Здесь, на неошкуренном бревне, и нашел задумавшегося директора рабочий Потапов.
Чуть припадая на левую ногу - в кирзовых сапогах с напущенными поверх них штанами, в белесой неподпоясанной гимнастерке, обросший и жилистый, он заговорил еще издали:
- Ну, мне так и сказали: к сараю пошел. Ладно, мол, до самого дойду, а так не оставлю! Завели порядочки!
- Что случилось, Иван Степаныч?
- Да ведь что, Константиныч! - Остановившись, Потапов выудил из кармана объемистый кисет, начал возбужденно вертеть цигарку. - Измываются, едри их мать!
Мне вон осенью шестьдесят три стукнет, не больно ты меня обскакал. Так ты вон сидишь-посиживаешь, а меня в лес грузить гонят. У меня с войны в костях осколок торчит, чуть крутнешься - и вот он!..
Тарас Константинович невозмутимо слушал, - зная, что Потапов, прежде чем дойдет до сути, обязательно выговорится, перебивать его бесполезно, с любопытством следил, как изо рта у него вместе с словами вылетают клубы дыма.
- Помоложе не нашли - вон какие бугаи ходят! Так нет же, давай Потапова, этот не откажет! Пускай старую хребтину доломает! За так - по восемь гривен с машины!
- Рубль семьдесят, Иван Степаныч, - негромко вставил Тарас Константинович. - Не узнал ты расценок.
Секунду-другую Потапов ошалело мигал, - дымок из его безмолвно открытого рта шел сейчас беспрепятственно и ровно, - и возмущенно хлопнул себя по ляжкам.
- Так чего ж ты мне сколь время голову дуришь?
По рупь семьдесят чего ее покидать - не инвалид какой! Ты уж тогда сиди. У тебя свое, у меня свое. Побегу, коль так, - машина-то ждать не будет. Ах, твою мать!..
Потапов юркнул в сарай, вроде бы даже перестав прихрамывать, - Тарас Константинович, посмеиваясь, поднялся тоже. Характер вздорный, шумливый, а мужик работящий, немного их осталось, старой совхозной гвардии...
Откуда-то нанесло тучу, по дороге пробежали первые редкие капли, входя в горячую пыль, как гвозди в сырое дерево. Тарас Константинович остановился, заслышав позади машину, посторонился.
Вернувшийся из капиталки "газик", ядовито сияя зеленой нефабричной краской, визгнул надежными тормозами, из него ловко, выставив сначала костыли, выпрыгнул Забнев. Загорелое его лицо дышало бодростью, на ухо упала тяжелая светлая прядь, глаза довольно блестели.
