- Ладно, к черту, - сказал он.
Тут принесли рыбу, и тема была оставлена на время еды. Гарри осушил графин до дна и хотел заказать еще один, когда увидел, что она на него смотрит.
- Не одобряешь?
- Я не одобряю, только когда мне за это платят, Гарри. Тогда я вообще ничего не одобряю. - В глазах ее мелькнуло сожаление. - Может быть, потому что это всегда плохо кончается.
Гарри усмехнулся.
- Да, ты жуть до чего психолог. Ты это всем говоришь?
- Нет. Пациентам я говорю то, за что они мне платят, чтобы услышать. И это для них на ближайшее будущее хорошо, потому что на самом деле так оно и есть. А тебе я могу высказаться откровенно.
- Высказывайся.
- Ты интересный мужик, Гарри. В некоторых очень трудных вещах ты отлично умеешь адаптироваться. Например, ты сумел очень здорово поладить с самыми замечательными умами столетия. И с самыми толстыми задницами, попирающими правительственные кресла, если простишь мне такое выражение.
Гарри стал серьезным, ожидая продолжения.
- Люди вроде Гамбини и Квинта Розенблюма, - сказала она. - Большей разницы просто не придумать. Но оба они верят, что человеческая раса не очень многого стоит, и оба они тебя уважают. Корд Маевский разговаривает только с математиками, космологами и девственницами. Бейнс - только с Богом. И все они тебя принимают. Это, достижение немалое.
- Спасибо, - сказал Гарри. - Могу подломить кассу и сбежать. - Он разломил булочку пополам, намазал маслом, попробовал. - Ты не любишь Корда?
- Я такое говорила?
- Мне показалось.
- Кажется, люди вроде Маевского заставляют меня проявлять эмоции - того или иного рода. Но к обсуждаемому вопросу это отношения не имеет.
- А в чем же этот вопрос?
- Гарри, мне неприятно видеть тебя в таком состоянии.
- В каком?
Она повертела бокал в руке.
- Любой человек с улицы заметил бы, что ты ведешь себя не как обычно. По крайней мере последние месяца два. Пока я здесь.
- Откуда же ты знаешь, какое у меня поведение нормальное?
- Ты легко улыбаешься, Гарри. Но я еще ни разу не видела, как ты это делаешь, не опуская грустных глаз. Черт, да ты и сейчас так улыбаешься.
- Мне жаль, что это так заметно. Это время было для меня… необычным. Мотался между Геркулесом и Джулией. И что же ты мне предпишешь?
Она наклонилась вперед, блузка открылась еще чуть-чуть.
- Не знаю. Еще можно что-то исправить?
Да, хотелось ему крикнуть. Она. на самом деле не ушла. Нам просто нужно время.
- Нет, - ответил он.
- Ты уверен?
- Уверен.
- Если так, ты прежде всего должен с этим свыкнуться. Это требует времени.
Он кивнул.
- Что-то я слишком разговорилась, - сказала Лесли. - От вина, наверное.
- Ты наверняка знаешь много таких случаев. Бывает, что люди потом сходятся снова?
- Мне горько это говорить, но я не думаю, что такое бывает в хоть сколько-нибудь существенном смысле. Даже если происходит примирение, люди обнаруживают, что тот супруг, которого они помнят, переменился. В каком-то смысле его или ее больше нет. Как будто человека заменили кем-то другим. - Она нашла его взгляд. Глаза ее мерцали. - То, что у людей было общего, пусть даже очень хорошее, разбивается необратимо, когда кто-то уходит. И потом уже никогда не восстанавливается. Примирение - это в лучшем случае скрепа или склейка.
- Ты говоришь как Пит Уиллер.
- Извини, Гарри, но если он так сказал, то он прав. Твою жену зовут Джулия?
- Да.
- Так вот, эта Джулия полная дура. Ей нелегко будет тебя заменить. Может быть, у нее хватит сообразительности это быстро просечь. И когда это случится, есть приличная вероятность, что она вернется. Если это то, чего ты хочешь, и ты правильно разыграешь свои карты, у тебя очень неплохие шансы. Но ты влипнешь в неприятную ситуацию. - Она отодвинула остатки ужина. - Все, наелась.
Гарри молчал.
- Ты этого хочешь? - спросила она.
- Не знаю. Я только знаю, что хотел бы ее вернуть.
- А я бы хотела, чтобы мне снова было двадцать два. - Она посмотрела пристально. - Гарри, мне очень жаль. Я не хотела быть жестокой. Но это один и тот же вопрос.
Маевский скучал.
Он сидел в кабинете Гамбини, закинув голову назад, закрыв глаза и раздувая щеки, а руки свесил по бокам кресла. Руководитель проекта, присев на край стола, что-то объяснял. Математик кивал, потом снова кивал. Но глаза открывал редко.
