Паула(с неожиданным вдохновением). Я их презираю!
Тони. Тогда докажите! Докажите ваше презрение! Поступайте, как хотите, и к черту людскую молву!
Паула(ее лицо каменеет). Да, вы правы!
Тони. Да и что они могут сделать?
Паула. Я не боюсь!
Тони. Пусть они занимаются гнусными сплетнями! А вы сложите вещи, когда захочется, и поезжайте, куда захочется!
Паула. Далеко?
Тони. Да, Паула. Так далеко, как только захочется. Вы можете обратить мечты в действительность.
Паула(запинаясь). Мои мечты умерли.
Тони. Мечты не умирают.
Паула. Мои умерли. Давно.
Тони. Но, допустим, приходит некто, говорит нужные слова — как вы думаете, они оживут?
Паула. Я перестала ждать. Уже давно.
Тони. Паула, посмотрите на меня.
Она по-прежнему стоит отвернувшись.
Посмотрите на меня, Паула, пожалуйста!
Она поворачивает лицо, но, увидев Портрет, замирает, раскрыв от ужаса глаза.
(Смотрит на нее, затем на Портрет и начинает поворачиваться.) Повернитесь к нему спиной, Паула. Повернитесь к нему спиной!
Паула(в муке, не в силах двинуться, неотрывно смотрит на Портрет). Не могу, я не могу!
Тони(сурово). Нет, можете! Нет, можете! Отвернитесь, Паула! Если ему хочется гнить здесь, пусть гниет! Но почему вы должны гнить с ним? Отвернитесь, Паула, отвернитесь!
Паула(борется с собой). Я не могу!
Тони. Приложите усилие, Паула, попробуйте! Я здесь, Паула, я сзади! Идите ко мне, Паула!
С огромным усилием она поворачивается к нему лицом, спиной к зрительному залу.
(Облегченно вздыхает и широко улыбается.) Ну что, видите! Удалось! О Паула, вы уже не боитесь! Вы от него отвернулись! Вы победили! Идите ко мне, идите! (Протянув руки, медленно отступает назад, к лестнице, не умолкая ни на секунду.)
Она как в трансе следует за ним.
Давай, девочка, не останавливайся! Скорлупа разбита! Нет, не оглядывайся, не останавливайся — шагай вперед! Вот так! Вот это сила духа! Настоящая женщина, Паула! Ура Пауле! Иди на флот — увидишь весь мир! Хотя зачем — не надо! У тебя и так много денег, счастливая девочка! И подумать только — все эти страны, о которых ты мечтала! Испания, Франция, Италия! Теперь ты их увидишь! Ты еще молода, Паула! Ты имеешь право на счастье! И ты будешь счастлива, Паула! Твои мечты еще не умерли! Они оживут! Они наконец-то станут явью! (Дойдя до перил лестницы, останавливается.)
Она тоже останавливается. Он подходит к ней с простертыми руками. Она вдруг вздрагивает от его прикосновения.
Паула. Нет, нет! Не прикасайтесь ко мне! Вы не смеете прикасаться ко мне! Не (оглядывает комнату) здесь…
Тони(с понимающей улыбкой). О’кей, Паула, не здесь. (Идет к лестнице.) Идем, Паула. (Улыбаясь, ждет ее.)
Помедлив, она идет к нему, склонив голову. Он улыбается ей сверху вниз, она поднимает к нему строгое лицо. Так, глядя друг другу в глаза, они сходят вниз по лестнице. Через минуту доносится шум его машины. В это же время — крик Кандиды: «Паула! Паула!»
Кандида(появляясь в дверях). Паула!
Слышно, как машина отъезжает от дома.
(Бежит на балкон и останавливается, глядя вдоль улицы. Потом поворачивается и прижимает ладонь к горлу. Сдавленным шепотом.) Паула! (Решительно идет к лестнице, но по дороге бросает взгляд на Портрет и, задохнувшись от ужаса, съеживается. Стоит, вперив взгляд в Портрет и дыша все чаще и чаще.)
Занавес
Как и в предыдущем действии, занавес поднимается и открывает «занавес Интрамуроса». Битой Камачо стоит слева, в круге света.
Битой. Следующий раз я побывал в доме Марасиганов холодным пасмурным днем, во второе воскресенье октября. Был тайфун, небо потемнело, как потемнело и у нас в сердцах, потому что слухи о войне все ширились, в воздухе пахло паникой. Но в тот день Интрамурос был настроен празднично. Словно зная, что он вот-вот умрет, вот-вот будет навсегда стерт с лица земли, старый город веселился в последний раз. Разукрашенные улицы кишели людьми. Высоко и звонко звенели колокола. Был праздник Пресвятой девы, покровительницы манильских моряков. Издалека слабо доносятся звон колоколов и звуки оркестра.
Я шел по этой улице и слышал отзвук своих шагов по булыжной мостовой, а мой голос и смех повторяло нескончаемое эхо. Чувствуя, что все обречено, я всматривался в окружающее внимательным взором, и все вокруг — даже трущобы — казалось вдруг прекрасным и драгоценным, потому что я знал: скорее всего, я вижу это в последний раз.
