В итоге оказалось, что не реформаторы, а фундаменталисты оказались способны воззвать к глубоко укоренившемуся библейскому инстинкту, чтобы свергнуть существующий порядок и превратить религиозную дискуссию в восстание против власти. Типичным для антиколониальной борьбы образом оно началось не с нападения на гарнизон, а с убийства конкретного местного коллаборациониста. В городке Медина, расположенном у подножия Иудейских холмов в 10 километрах к востоку от Лидды, еврейский реформатор, отвечавший за внедрение новых обрядов, был убит Маттиасом Хасмоном, главой старой семьи еврейских священников и членом организации «Стража Йехоарива». После этого пятеро сыновей старика, возглавляемых Иудой Маккавеем по кличке «Молот», начали партизанскую войну против гарнизонов селевкидов и их еврейских сторонников. За два года (166—164 гг. до н.э.) они выжили всех греков из района, окружавшего Иерусалим. В самом городе они переписали в Акте всех реформаторов и селевкидов, очистили храм от всяческого кощунства и вновь посвятили его Яхве на торжественной службе в декабре 164 г. до н.э. Это событие евреи до сих пор отмечают как праздник Ханука, или Очищение.
Селевкиды, у которых и без того было полно собственных проблем, включая возвышение Рима, реагировали примерно так же, как колониальные державы в середине XX столетия, колеблясь между жестокими репрессиями и подачками в виде участия в самоуправлении; на что последние националистические повстанцы отвечали тем, что требовали все больше и больше. В 162 г. до н.э. сын и преемник Епифания, Антион V, обрушился на Менелая как на козла отпущения, который, говоря словами Иосифа, «заставил своего отца убедить евреев отказаться от привычного поклонения Богу», и казнил его. Семья Хасмон в ответ заключила в 161 г. до н.э. союз с Римом, причем в договоре они фигурировали в качестве правящего семейства независимого государства. В 152 г. до н.э. селевкиды отказались от попыток эллинизировать Иудею насильно и признали Ионафана, бывшего в это время главой семьи, как первосвященника; этот пост принадлежал семье Хасмон в течение 115 лет. В 142 г. последовало фактическое признание независимой Иудеи, когда она была освобождена от податей, и Симон Маккавей, унаследовавший от брата пост первосвященника, стал главой нации – этнархом и правителем: «И люди Израиля стали начинать свои документы и договоры словами «В год первый Симона, великого первосвященника, военачальника и вождя евреев…» Таким образом, по прошествии 440 лет Израиль вновь обрел независимость. Последних отчаянных евреев – сторонников реформ, засевших в Акре, на следующий год голод заставил сдаться, и они были изгнаны. После этого хасмонеи вошли в крепость, «неся пальмовые листья и распевая гимны и песни под звуки арф, кимвалов и цитр, ибо великий враг был сокрушен и изгнан из Израиля».
В этом взлете националистических чувств религиозные моменты как-то отошли на задний план. Однако долгая борьба за независимость от греческого универсализма оставила неизгладимую мету на иудейском характере. Прошло 34 горьких и жестоких года между первым наступлением на Закон и окончательным изгнанием реформаторов из Акры. Усердие и интенсивность нападок на Закон аукнулись столь же энергичным стремлением к подчинению ему; в результате чего поле зрения еврейского руководства сузилось, и оно еще глубже ушло в религию, сердцевиной которой являлась Тора. Своей неудачей реформаторы скомпрометировали саму идею реформ и даже просто возможность обсуждения природы и направленности иудейской религии. Отныне сами разговоры на эту тему стали в официальных текстах расцениваться как полная ересь и сотрудничество с оккупантами-угнетателями, что чрезвычайно затруднило возможность быть услышанными для умеренных деятелей, а также проповедников интернационалистского толка, способных выйти за узкие рамки ортодоксального иудаизма. Хасмонеи были выразителями глубоко реакционного духа внутри иудаизма. Их сила была в следовании древним пережиткам и суевериям, коренившимся в далеком израильском прошлом, где доминировали табу и прямое физическое участие божества. Поэтому любое внешнее вмешательство в дела Храма и его святыни немедленно вызывало яростное противодействие иерусалимской толпы религиозных экстремистов. Толпа стала важной деталью иерусалимской сцены, что чрезвычайно затрудняло управление городом, да и Иудеей в целом, для всякого – будь то греки или эллинизаторы, римляне или их тетрархи – впрочем, и для самих евреев в не меньшей степени.
