Сергей Андреевич Кочетков листал в меньшей комнатке, своем временном кабинете, каталоги и планы, просил охарактеризовать уровень и работоспособность внештатных авторов и выписал для себя в блокнот данные по ведущим исполнителям. Записал Римму Строеву, Власова, Витю Шестова. Они старшие научные и руководят темами. Подошел Лев Сигалев, солидно и уверенно представился и был также вписан.
Тома сидела у себя в углу, образованном двумя шкафами, и было ей неловко и грустно… Но почему? Все, наверное, правильно: Василию Ивановичу теперь лучше, и это он сам решил не возвращаться в отдел. У него, оказалось, есть одинокая дочь в Архангельске и малолетняя внучка. Он выйдет на пенсию и уедет к ним. Все правильно, конечно… Но как же так, легко как-то? Без каких-то, что ли, слов — о нем, о прежнем. Будто инспекция, а не знакомство…
Изящный Ираклий Рум, ученый секретарь института и всегдашний полпред дипломатии, представил Кочеткова предельно кратко. Прозвучало примерно так: что, мол, в рекламе не нуждается. Сказал о перспективах и планах. Перспектива была: переезд отдела с Солянки в основное здание института. На прощание Ираклий Луарсабович раскланялся со всеми, взмахнул полами узкого строченого плаща, обнадежил и ободрил взглядом Кочеткова.
Глаза их встретились, но лишь отчасти… Что-то необычное, в стороне, отвлекло внимание нового зава. Рум проследил за взглядом Кочеткова и увидел на окне рыжего кота. Ученый секретарь испанисто щелкнул пальцами, рассеянно сказал: «А-а… кошки-мышки…» — и погладил Петьку.
В течение дня, перебирая пыльные отчеты, Сергей Андреевич не раз останавливал взгляд на подоконнике. А кот, тот — ничего. Сидел, подпоясавшись хвостом… Как вдруг пустился гонять по звонкому кафелю чью-то отлетевшую пуговицу, найденную им под вешалкой в коридоре. Петька кидался на нее стремительно и вкрадчиво! Гонял когтистой цепкой горстью между стенами коридорчика… Зашвыривал с пластмассовым стуком в угол. И, потеряв из виду, охлопывал себя по бокам розовым хвостом нервно и воинственно. Если слушать из отдела, это напоминало заключительные минуты какой-нибудь хоккейной встречи. Наш начитанный до предела во всех гуманитарных областях социолог Горянчиков вежливо пояснил новому шефу: «Такое, знаете ли, с ним бывает нечасто: взрослое уже животное. В психологии это называется «дурашливое возбуждение»…
2. СОН КОЧЕТКОВА
В ночь на понедельник Сергею Андреевичу плохо спалось. И снилось ему… бред какой-то! На рассвете вошел кот, щелкнул выключателем торшера и скверным голосом сказал:
— У-я-у… — И сообщил: — Бутерброды сегодня готовит Римулька.
Римма — это была дочь Кочеткова. Но она уже неделю как уехала в дом отдыха, в Прибалтику, и все это было ни в какие ворота. И потому неприятно… Но тут Сергей Андреевич вспомнил, что еще одна Римма есть в его новом отделе, такая линялая блондинка — и что в пятницу он слышал эту фразу про бутерброды, и что готовит их Римма, чтобы, значит, без обеда и уйти пораньше в Пассаж за французской пудрой… Все это само по себе было бред… Сергей Андреевич даже не воспринял тогда непривычную информацию про пудру и Пассаж. И вот теперь об этом с запозданием докладывал мерзкий котишка.
Сергей Андреевич не любил рыжих и доносчиков и хотел шугануть кота. Но движение рукой получилось у него невнятным и расслабленным… И при этом Кочетков с недоумением услышал скрип своего прорезиненного макинтоша. Оказывается, он спал на домашних простынях прямо в плаще! А незваный гость улыбался не просто осмысленно, чего не полагалось котам, но еще и алчно, как копилка, — да он насмехается над Кочетковым! — уходить не собирался и был вызывающе ярок и неуместен в строгой комнате Сергея Андреевича с книжными полками, занавесками в пол-окна и кактусами на подоконниках.
Нужно было встать и крикнуть рыжему «пшуть» или «пшел» — Кочетков не мог сейчас вспомнить, что в таких случаях кричат котам, — но из этого снова ничего не получилось, кроме скрежета плаща. И Сергею Андреевичу стало нехорошо, по-ознобному жарко в одежде. И все-таки тотчас же, привычно взяв себя в руки, он с облегчением почувствовал надежную свою защищенность в этой прочной оболочке. Хотя как сказать… Потому что рыжий тем временем уверенно устроился на кожаных тапках Сергея Андреевича, холено топорщил яркую шерсть на загривке и уставился на Кочеткова оценивающе. И от этого взгляда стало совсем не по себе, как в зоопарке, если вдруг забудешь про решетку… Как вдруг кот зевнул в сторону шершавой и розовой пастью, поджав под себя чистоплюйские белые лапы в перчатках и, решив не дожидаться блондинкиных бутербродов, уснул.
