И примерно к два часа по местному времени – они подошли вплотную к тоннелю Саланг, оказавшись там, где в свое время бились насмерть советские солдаты. Сторожевая застава Луна, ключ к Салангу. Тех, кто уходил туда служить – называли «космонавты» и уже не чаяли увидеть живыми…
* * *
– Идут! Они идут!
– Осветительным!
Гавкнул подствольный гранатомет, вылетевшая осветительная ракета повисла над перевалом, освещая его обрывистые, нежилые склоны. Стали видны моджахеды, ползущие меж камней.
– Живая сила! Триста! Одиночными! – сорванным голосом закричал лейтенант
И сам приник к прицелу.
Хвосты неуправляемых ракет полосовали небо, ракетчики били по своим, по чужим – им было все равно. Из ущелья, с закрытой позиции лупили минометы. Тут же, рядом – бородатый американец, вздрагивая всем телом бил по целям из винтовки МакМиллан калибра 12,7, которую он раздобыл у отступающих канадцев, вместе с несколькими коробами пулеметных патронов. Винтовка позволяла достаточно точно бить по позициям ракетчиков и не дать вывести на позицию тяжелые пулеметы.
Сам лейтенант – бил из своей винтовки. Злобно, осмысленно, он словно слился с ней. Впервые за все время пребывания здесь – он делал нормальную солдатскую работу. То, ради чего он и пошел служить в армию. Он командовал своими солдатами и поражал цели сам. Выбирал среди черноты, освещенной лишь падающей осветительной ракетой, одушевленный, стелящийся по земле ее кусок, подводил к ней треугольник прицела, целился по верхнему его углу, выпускал пару пуль, и цель больше не шевелилась. А если шевелилась – то добивал. Это было чертовски неполиткорректно и чертовски правильно.
Это были не муджики. Он прекрасно различал, когда наступали муджики. Они наступали с криками Аллах Акбар, они бежали вперед, чтобы сходу – и в рай, пред глаза Аллаха, которого нечего бояться, потому что пал шахидом и теперь явился за заслуженной наградой. А эти – ползли вперед целеустремленно молча, они не оттаскивали в тыл своих, они не стреляли – те, кто полз вперед, стремясь добраться до окопов. И от этого – было жутко, до дрожи жутко, казалось – что земля ожила и наступала на них. Но лейтенант знал, что нет нахрен никакой ожившей земли – а есть просто кучка фанатиков. И если нет возможности остаться в живых – значит надо просто продать подороже свою жизнь.
Это был уже третий штурм. Два они уже отбили. Если не отобьют – дальше будут разбираться те парни, которые стоят наготове по обе стороны тоннеля с крупнокалиберными пулеметами, нацеленными на горы. Но пока они здесь – через них никто не пройдет.
Пулеметная очередь – ударила чуть ниже, он инстинктивно сполз назад… глаза защитили очки – но все равно больно, в лицо как пескоструйкой. Он сменил магазин, вытер перчаткой саднящее лицо. А потом – рядом закричал и открыл огонь очередями Мольке, он прицелился… они были еще далеко, но они поднимались на склон, карабкались. Пулеметы прикрывали их, попадая и по своим тоже – но им на все было наплевать, они лезли и лезли, как заведенные солдатики, пули срывали их и бросали в бездну. Лейтенант стрелял, пока вдруг не понял, что у него пустой магазин и больше нет. Трофейного Калашникова – у него не было, он полез за пистолетом – но не успел. Очередная мина легла точно в цель: ослепительная, огненно-красная вспышка – и все…
Место, координаты которого неизвестны. Время – неизвестно
Лейтенант Крайс не понял, как он очутился в этом во всем дерьме. Последнее, что он помнил – мечущуюся в руках китайского десантника с раскрашенным, остервенелым лицом огненную бабочку и вспышку взрыва… а потом ничего…
– Свинство…
Лейтенант лежал на спине. И у него ничего не болело.
– Свинство… – повторил он, осторожно, боясь вспышки боли, повернулся на бок – и увидел валяющийся неподалеку их пулемет и рядом – уродливый китайский автомат. На карачках, по-пластунски – он кинулся туда, сгреб и то и другое. В пулемете была короткая лента на сорок, непочатая, в автомате – почти полный магазин. Он вспомнил, что как раз сменил ленту в пулемете, поставив последнюю. Автомат был чужим – но пригодится и он.
