“запретил в священнослужении” (правда, всего на несколько месяцев).
Может, в конце концов, и посадили бы, но тут начались горбачевские реформы…
Однако уже после падения коммунистической власти, где-то к середине девяностых, отец Дмитрий повел себя довольно странно: он вдруг воспылал любовью к коммунистам и в смутное ельцинское время в них одних увидел спасителей Богоносного Отечества (эти два слова произносились всегда с пафосом и нараспев). Более того, Пробродин как-то показал Митнику (сидели за ужином в Старобукрееве, выпивали, как обычно, под соленые рыжики и говорили о политике) районную газету со статьей протоиерея Дмитрия Бортко, где тот со свойственной ему страстью и энергией брал под защиту… Иосифа Сталина, которого в прежние времена даже в публичных проповедях иначе как палачом и душегубом не называл. Теперь его статья называлась “Он был истинно православный христианин”. Пробродин от души хохотал, вскидывая голову. Митник же ничего забавного не нашел. Бортко раскопал где-то подписанный Сталиным документ конца тридцатых годов, смысл которого состоял в том, что, мол, хватит уже без суда и следствия хватать и уничтожать православных священнослужителей и верующих – только за то, что они остаются привержены христианству. Впредь указывалось:
“НКВД произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской деятельностью (так в оригинале или
Бортко так переписал, трудно сказать). Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти”. Не реабилитировать, не извиниться, – если вреда-то не нанесли! – а “заменить наказание”. То есть держать священников и верующих где-нибудь в глухой ссылке, под неусыпным надзором, а чуть что покажется не так – назад, на нары… Митник прочитал и вернул газету. “Язык, стиль и содержание, конечно, боже мой, какие, – сказал он. – Но вообще-то все нормально, батюшка вполне в струе: Сталина сейчас многие эксгумируют. Соскучились”. -
“Нет, ты обрати внимание на дату: ноябрь 39-го, – Пробродин теперь не смеялся и говорил сухо, жестко. – Уже и 37-й, и 38-й прошли. Уже миллионы перемолоты… И тут обожравшийся людоед отрыгнул и сказал:
“Ну, пока хватит”. Да много ли их живых-то осталось? А наш батюшка весь в слезах умиления: “Сталин – богодарованный вождь России”. Еще чуть, и к лику святых причислит…”
Впрочем, к историко-политическим закидонам стареющего и, как могло показаться, выживающего из ума батюшки поначалу никто всерьез не относился. По крайней мере, он оставался духовником семьи
Пробродиных. Младшие сестры Федора, близнецы Марья и Дарья, обе жившие в Костроме, тащили к нему своих детей и внуков за сто с лишним километров – крестить. Отец Дмитрий венчал, а потом и отпевал несчастного Ивана Пробродина. Венчал он и Леру-Щучку, когда та вышла за своего сокурсника по Костромскому университету, сына местного феэсбэшного начальника (вскоре с благословения мужнина папочки молодые укатили в Питер). В свое время по просьбе Пробродина именно отец Дмитрий (а не монастырские священники) освятил в Старобукрееве и музей, и пробродинский новый дом. “Бортко, какой бы ни был, а все-таки наш, – объяснил Пробродин. – Он – личность, индивидуальность, хоть и сильно шероховатая: не погладишь, ладонь занозишь. А эти новые монастырские – вовсе чужие, я пока их плохо знаю”.
Сам батюшка в своих проповедях называл Федора Пробродина “Истинным
Патриотом”, “солью Земли Русской”, “гордостью Богоносного Отечества” и тому подобными лестными именами. “Почти как Сталина”, – заметил
Митник, но Федор только молча пожал плечами: мол, не следует обращать внимания на глупости…
Впрочем, в последнее время отец Дмитрий вспоминал о Пробродине все реже и лишь мельком, к слову. Теперь он больше был занят политикой в самом общем смысле слова или, как он сам говорил, “ежедневной работой по спасению Отечества”. Уже лет пять как его проповеди не только произносились с амвона, но и регулярно печатались в местной газете – так распорядился глава районной администрации, его духовное чадо. И в городе, и в селах их читали и обсуждали, причем особой популярностью пользовались пассажи о фактически состоявшейся оккупации Отечества либералами антирусской, прозападной ориентации и просто “нерусскими элементами”. Этот словесный посев дал свои всходы: теперь отца Дмитрия в районе знали все, и он сделался непререкаемым идейным вождем. “Батюшка говорит, что…” – если просто
