— Мариша, ты чудесно выглядишь.
— Ну, давай, посмейся надо мной.
— Нет, любимая, правда.
— Что-то кашель напал.
Мирьям-Либа откашлялась в платок и надела потертый плюшевый жакет. На кровати лежала старая муфта и какие-то пакетики и коробочки.
— А это что?
— Звездочки для детей. И для взрослых кое-что купила. А ты, наверно, и забыл, что у тебя дети есть.
— Да нет, что ты. Пойдем, пора уже.
— Я в этих туфлях пешком не дойду. Придется сани взять.
— А денег у нас хватит?
Муж и жена посчитали, сколько у них осталось мелочи. Мирьям-Либа заперла дверь. На грязной лестнице пахло жареной рыбой, во всех квартирах готовили карпа. Вдруг Мирьям-Либе вспомнился канун Пейсаха. Насколько же это было иначе! И как давно! Кто-то из жильцов нес наверх елку, загородил всю лестницу. Дождались саней, Мирьям-Либа села, и Люциан, как галантный кавалер, прикрыл ей ноги енотовой полостью. Сани стремительно скользили, резко поворачивая то направо, то налево. Чтобы не выпасть, Мирьям-Либа вцепилась Люциану в рукав. Господи, сколько же она не видела детей! С конца лета. Этой зимой она совсем не выходила на улицу, мерзла в мансарде, как ссыльные патриоты в сибирской тайге. Если бы не Азриэл, она бы вообще утратила связь с внешним миром. Мирьям-Либа сосала леденец, чтобы перебить кашель. Фелиция и правда настоящая христианка, но очень нелегко идти в гости к собственным детям, которых бросила, как последняя мразь. Бывает, что доброе дело выходит боком. Извозчик гнал лошадей по Желязной. Проехали поворот к Бобровской, оказались на Гжибовской, с нее — на Крулевскую. Надо же, люди еще живут, не вымерли. Все веселые, разнаряженные. Маршалковская запружена санями, звенят колокольчики, слышатся радостные голоса. В витринах выставлены всевозможные товары. Газеты еще пишут о нужде и голоде, но по прохожим в лисьих и собольих шубах не скажешь, что они сильно нуждаются: изящные дамы, элегантные мужчины, породистые собаки…
Когда Люциан и Мирьям-Либа приехали, у Завадских все было готово к встрече праздника. На столе в гостиной — подарки для прислуги. Елка украшена шарами, колокольчиками, шишками и серебряным дождиком, на верхушке — звезда. Под елкой — произведение искусства, унаследованное Фелицией от родителей: хлев, а в нем овцы, телята, пастухи, колыбель, ангелы, младенец Иисус и святая Богоматерь, трое посланцев царя Ирода, их рабы, ослы и верблюды. Все раскрашено золотой и серебряной краской, на крыше белая вата, очень похожая на настоящий снег. Фелиция обняла и расцеловала Мирьям-Либу, потом Люциана. Бонна ввела детей. Мирьям-Либа не смогла сдержать слез. Как сквозь туман, она смотрела на Владзю и Маришу. За два месяца они заметно подросли. На Владзе бархатная курточка и такие же штанишки до колена, русые волосы расчесаны на пробор. Тот же самый Владзя, но в детском личике появились благородство и уверенность богатого паныча. На Маришке было платьице с оторочкой, в косички вплетены красные ленточки. Владзя смущенно поклонился и, чуть помедлив, вдруг кинулся к маме в объятья. А дочка попятилась назад и скривила губки, словно собралась заплакать.
Люциан тоже поцеловал детей. Ему стало досадно. «Я заберу их отсюда! Заберу! Ничего, я пока еще не подох. Сегодня же все изменится. Они забудут этот кусок своей жизни…» Он поселится на Сицилии или на Корсике и заберет туда еще Касю и Болека. Все, что ему нужно, это деньги, чтобы туда добраться и купить небольшой дом или участок земли. Он начнет с нуля. Он соединит славянскую силу с южным солнцем… Мусор, оставленный Французской революцией, рано или поздно выметут огненной метлой. Жулковский прав…
Доктор Завадский остался в кабинете. Он терпеть не мог сантиментов, слез и красивых слов. Лучше подождать, пока «семейка выпустит вонь». Он стоял у книжного шкафа и листал медицинский журнал. «На черта эти праздники? — рассуждал Завадский. — Долго ли еще будут оставаться в плену этих дурацких легенд? Или род человеческий всегда будет так же глуп?» Завтра они с женой должны нанести визит отцу и матери, выслушать их благочестивые речи и попробовать всяких солений и печений, от которых будет болеть живот. Для чего нужен праздник? Чтобы ксендзы, бездельники, могли отобрать у бедняков пару грошей. Простонародье обжирается, пьет водку, а потом заворот кишок, отравление, сердечный приступ, апоплексия. Отличное время для гробовщиков и могильщиков… Марьян услышал шаги Фелиции и отложил журнал. Она пришла позвать его к гостям. Сегодня ради жены Завадскому еще придется сходить на мессу. «Любовь — штука иррациональная», — подумал Марьян.
