Мать, жена покойного ребе, согласилась. Брат, реб Шимен, был против, поэтому Иска-Темерл решила, что выйти замуж надо обязательно. Йойхенен промолчал. Он не захотел говорить матери, что об этом думает. Справили свадьбу. Теперь Иска-Темерл жила в Комарове с дочерью Ентл и зятем Авремлом. Через пару недель после свадьбы Иска-Темерл приехала в гости к сыну, маршиновскому ребе.
— Мама, как ты? — спросил Йойхенен.
— Слава Богу.
— Что нового у комаровского ребе? — Йойхенен знал, что отчима принято называть дядей, но язык не повернулся выговорить это слово.
— А что у него может быть нового? Новую страницу Талмуда начал изучать, — улыбнулась Иска-Темерл, но улыбка тут же погасла в ее блестящих глазах. Она достала платок, шумно высморкалась, и ее лицо пошло красными пятнами.
— Сынок, что я натворила!..
И слезы тонкими струйками потекли по морщинистым щекам.
Йойхенен побледнел. Ему было жалко маму. И при этом он знал, что сейчас она начнет рассказывать о муже, а ему придется слушать. Ведь он не может ее прервать, почитание родителей — это не шутка. Иска-Темерл опять улыбнулась сквозь слезы.
— Не бойся, Иойхенен. Я не собираюсь его оговаривать.
— Может, все наладится.
— Как оно наладится? Из свиного хвоста шапки не пошьешь.
Йойхенену хотелось спросить: «А о чем ты раньше думала? Разве ты не знала, что он за человек, из какой семьи?» Но он промолчал.
— А что Ентл?
— Ентл? Да ничего, дай ей Бог здоровья. Чем она может мне помочь? Авремл — такой же, как его отец. Таких диких я в жизни не видела.
— Что ж…
— Что мне делать, Йойхенен? Не могу я, с души воротит. Откуда такие берутся?
— Люди разные бывают.
— Твой отец — вот это был настоящий праведник, да охранят нас его заслуги. И ты в него. Твой дядя реб Шимен — человек тяжелый, но он умный. А у тех — все по-простому. Рыгают за столом. В час пополудни вся семейка спать ложится, храпят, как медведи. В три встают, голодные, как после поста. Одно на уме — поесть.
— Ребе — человек ученый.
— Ты говоришь, как ребенок. Я, женщина, и то у него ошибки нахожу. Если бы реб Исруэл, переписчик, их не исправлял, над этим ребе весь мир бы смеялся. А он реб Исруэлу даже не платит. Обещает золотые горы и обманывает. Он не ребе, а лавочник, да еще и вор в придачу.
— Мама!..
— Что ты так перепугался? Если кто-то называет себя ребе, это еще не значит, что он и правда ребе. И водонос может быть ребе, и ребе может быть жуликом. Что название? Ложь.
— Да, мама, ты права.
— Иойхенен, скажи, что делать?
— У евреев есть развод.
— Сынок, мне перед людьми стыдно будет. Вот Шимен порадовался бы! Да и не даст он мне развода. Если б я тебе рассказала, как он себя ведет, какие слова говорит, ты бы не поверил.
— Даже слышать не хочу.
— Йойхенен, я на несколько недель приехала. Может, в себя приду.
— Конечно, мама, оставайся. Я по тебе скучал.
— Думаешь, я по тебе не скучала? Каждую минуту о тебе думала. Ентл — моя дочь, но жизнь среди таких людей ее немного испортила. Ты ведь знаешь, женщина есть женщина. Как у мужа в семье заведено, так она и делает. Но я-то уже стара, чтобы привыкнуть.
— Оставайся, мама.
— А ты похудел. Шрага-Майер ест с утра до вечера, а ты все постишься. Совсем плохо выглядишь, маленький мой…
— Мама, пожалуйста!..
— Что пожалуйста? Твой отец, царство ему небесное, себя замучил, и ты хочешь. Всевышнему бесконечные посты не нужны, это грех. Ты сам знаешь, в Талмуде тот, кто все время постится, назван грешником.
— Я не пощусь.
— Постишься, я же вижу. Господи, за что мне наказание такое!..
Иска-Темерл разрыдалась так громко, что служанка Кайла услыхала ее плач на кухне.
