Вдруг он услышал шорох. Рука легла на рукоятку пистолета. Люциан затаил дыхание. Кто-то возился у входной двери. Раздался скрип. Сыщик? Люциан взвел курок. А может, это Мирьям-Либа? Он встал и на цыпочках прокрался на кухню. И тут кто-то чиркнул спичкой. Да, это была Мирьям-Либа, одна, без ребенка. Муж и жена молча смотрели друг на друга. Спичка обожгла Мирьям-Либе пальцы, она отшвырнула ее, и огонек еще секунду тлел на полу, пока не погас. Опять стало темно.
— Где Владзя?
— Подбросила… в монастырь…
Кажется, Мирьям-Либа усмехнулась.
— Где он?!
— У твоей сестры.
— Почему?
— Так.
Снова повисла гнетущая тишина.
— Ты замок испортил.
— Да, наверно.
— Все, что ты умеешь…
— Я пистолет взял.
— Зачем он тебе? Кого-то застрелить собрался?
— Если понадобится.
— Полицейский был, — помолчав, сказала Мирьям-Либа. — И у Фелиции тоже.
Люциан не ответил. Стараясь ступать бесшумно, вышел в комнату и сел на диван. Глаза привыкли к темноте, он видел все, каждую мелочь. Странно прийти в дом, который перестал быть твоим домом, и разговаривать с женой, которая тебе больше не жена. Вдруг Люциан вспомнил время, когда Владзи еще не было, а они с Маришей скитались по городам, жили в меблированных комнатах и грязных гостиницах. Мирьям-Либа что-то делала на кухне, но света так и не зажгла. Внезапно Люциан ощутил страшную усталость. Ноги стали как ватные. Не снимая пальто и шляпы, он вытянулся на диване и закрыл глаза. Пусть приходят, пусть забирают! Так и так все потеряно: тело, душа, будущее, надежда. Может, в тюрьме будет даже лучше, там он хотя бы отдохнет. Вошла Мирьям-Либа.
— Спишь?
— Нет.
— Тебя ищут. Хотели в газете написать, Марьян еле отговорил.
— Было в газете.
— В какой?
Люциан не ответил. Что за дурацкий заголовок: «Человек-зверь…» Постоянная рубрика… Мирьям-Либа открыла шкаф, пошарила в нем, попыталась что-то найти. Она будто кружилась на месте. Вдруг опустилась на стул.
— И что теперь?
— Все, капут.
Он услышал это слово в Германии, когда они перебирались во Францию.
— Зачем ты приводил ее к Фелиции? Похвастаться хотел?
— Пусть похвастаться.
— Ты столько об этом рассказывал, пока не сделал.
По голосу Люциан понял, что Мирьям-Либа не злится на него. Она спокойна и хочет с ним поговорить. Он не ответил, она повернулась на стуле и расстегнула пальто.
— Есть только один выход: уехать за границу, — повторила Мирьям-Либа слова Фелиции.
— А как же ты и ребенок?
— Какой ты заботливый стал! Ничего, как-нибудь. Или от голода умрем, или побираться пойду. Думала бонной устроиться, но я же беременна…
У Люциана кольнуло сердце.
— А ты уверена?
— Уверена.
— Да, все пропало.
— По крайней мере, ты спасешься, — продолжала Мирьям-Либа. — А что, нам будет лучше, если ты в тюрьму сядешь? И для Марьяна позор. Он рвет и мечет.
— Ты его видела?
— Видела.
— Ну, ему-то я ничего не должен. Я ему своей сестры не сватал. Его отец, сапожник, в накладе не остался. Я перед ними не в ответе.
Мирьям-Либа помолчала. Немного придвинула стул.
— Люциан! — Ее голос осекся. — Почему ты злишься? Это ты меня предал, а не я тебя. Я ведь сколько раз тебя прощала. Больше, чем любая жена на свете. Ты сам знаешь, сколько я от тебя вытерпела. Это только тебе и Богу известно.
— Так чего ты хочешь?
— Хочу знать только одно: любишь ли ты ее. Если да, то…
— Если да, то что? Так и так я все потерял. Я больше не существую. Понимаешь, нет? Считай, что ты вдовой осталась. Хочешь, возвращайся в еврейство. Для евреев я тебе не муж и ребенка у тебя нет. Для них ты как девственница. А мне теперь все равно. Я пришел за пистолетом и сейчас уйду.
— Зачем ты так говоришь? Ты сделал глупость, но ты можешь бежать за границу. Если я тебе еще нужна, я к тебе приеду, если нет, возьми с собой ее или кого хочешь. Ты еще молод. Еще сможешь найти свое счастье.
— Ай, перестань. Молод! Счастье! А кому оно нужно, это счастье? Болтаешь, как дурная баба.
— Почему же, Люциан, милый? Даже тот, кто нарушил закон, остается человеком. Бог милостив. Царь Давид совершил куда больший грех… Ты же христианин.
— Если и христианин, что с того? Замолчи.
— Ты можешь перебраться в Пруссию. Фелиция даст денег.
