— Да, думала.
— Ты верила, что я вернусь?
— Иногда.
— Теперь я свободен. Получил, так сказать, волчий билет. У меня сестра в Варшаве, Фелиция, за доктора вышла. Жена еврейка, но она крещеная. Получил место у крещеного еврея, но не смог вытерпеть его свинячьих выходок, послал его к черту. Так что теперь без заработка, но это ничего! Люблю свободу! Решил тебя найти во чтобы то ни стало. Уж если я кого полюбил, то это навсегда.
— И у меня так.
— Жену я тоже люблю, но одна любовь другой не помеха. Понимаешь?
— Да, понимаю.
— Она моя жена, а ты моя дочь, больше, чем дочь. Если бы не запрещалось брать двух жен, я бы на тебе тоже женился.
По лицу Каси пробежала тень.
— Как это так?
— Это возможно, но запрещено. В наше время люди усвоили твердо: все запрещено! Туда нельзя, сюда нельзя! Научились этому у евреев. Помнишь ночь, когда я ушел?
— Да.
— Помнишь, что я тогда сказал?
— Да.
— И что же я сказал?
— Я не могу повторить.
— Почему? Пойдешь со мной, я тебя здесь ни на минуту не оставлю.
— Куда?
— Ко мне или к моей сестре. Увидим.
— Мне платят раз в три месяца, по два рубля. Полтора месяца осталось.
— Ай, да что такое два рубля? Пусть подавятся. Собирайся и пошли.
— А как я дом оставлю? Вдруг воры залезут, или еще что.
— И пускай себе. Они-то о тебе не очень заботятся.
— Тут замок с защелкой. Если дверь захлопнешь, будет не открыть.
— Ничего, откроют как-нибудь. Бери свои вещи…
Кася чуть отстранилась.
— Нет, не могу.
— Да почему же?!
— Я же за все отвечаю…
— Ерунда! Они тебя бьют, а ты за них беспокоишься. Ботинки есть у тебя?
— Есть.
— Давай, обувайся, и пойдем.
— А это не грех?
— Да хоть бы и грех! Ты моя, и я могу делать с тобой все, что захочу. Я тебе и отец, и муж, и Бог. К сестре тебя отведу. У нее муж доктор. Она добрая. У нее есть служанка, но она ей недовольна. А если она тебя не примет, ко мне пойдем. Жена не будет против, а я все время буду с тобой. Будешь немного по дому помогать, а на улицу сможешь выходить, когда пожелаешь. Здесь ты как птица в клетке.
— Да, правда. Когда выхожу что-нибудь купить, старуха говорит: «Ни с кем не останавливайся!» А если ей покажется, что я задержалась, сразу за веник хватается.
— И ты еще беспокоишься за таких пиявок! Пошли!
— Они в любую минуту могут вернуться.
— Положись на меня. Я польский дворянин, а они кто такие? Мыши! Скажу, что забираю тебя, а попробуют возразить — сразу в морду!
Кася отступила еще на шаг.
— Я боюсь!
— Ты уже десять раз сказала, что боишься. Чего бояться-то? Что они сделают?
— Полицию могут вызвать.
— Не успеют. Одевайся!
— Прямо сейчас?
— Да. Быстрее.
— Может, подождать полтора месяца?
— Нет!
— Можно, я туфли с застежками надену?
— Да, надевай лучшее, что у тебя есть. Остальное с собой. Есть какая-нибудь сумка?
— Корзина.
— Хорошо, сойдет.
Кася с недоверием посмотрела на Люциана.
— А если меня не возьмут?
— Сказал же, положись на меня. Если тебе придется на улице ночевать, буду с тобой. Больше я тебя не оставлю.
— А твоя… Она ведь кричать будет.
— Ты про жену? Мариша никогда не кричит, она добрая. Ну, если и кричит, то так, для виду только.
— Ага.
— Она про тебя знает, я ей рассказывал. Конечно, не говорил ей, что тебя люблю, но рассказывал, как твоя мать меня спасла. Мы еще в Париже решили: если вернемся в Польшу, обязательно тебя разыщем и возьмем к себе. И вот я здесь. Положение у меня сейчас тяжеловатое, но, по крайней мере, я свободный человек. У нас квартира тут недалеко, на Обозной. Тесно, правда, две комнаты и кухня, но мы тебе на кухне раскладную кровать поставим. Будешь у нас жить.
— А если папа узнает, что я сбежала? Он же меня убьет.
— Не убьет. У меня пистолет есть. По закону ты не его дочь. Понимаешь, о чем я, или нет?
— Да, понимаю…
— Ну, собирайся!
