Поляна, 2013 № 03 (5), август - страница 2

Шрифт
Интервал

стр.

Словом, поезд есть поезд. И этим все сказано.

Про коленки, лимончик и Багратиона я вспомнил, потому что почти все именно так, хотя и с некоторыми модификациями, произошло несколько лет назад, осенью, когда я ехал поездом Москва-Вильнюс.

Нас в купе было всего лишь двое: я и мужчина лет пятидесяти с затаенно озорным, но очень интеллигентным лицом. Лысый, в очках и с серебристой седой эспаньолкой.

— Здравствуйте, — сказал он, заходя в купе.

И в этом «здравствуйте» угадывался едва уловимый, но веский, как капля коньяка в кофе, прибалтийский акцент.

— Здравствуйте, — быстро свесился я с верхней полки и с присущей мне ловкостью смазал прибалту локтем по лысине. Удар, к счастью, получился скользящий и легкий.

— Ой, извините, ради бога! — воскликнул я.

— Ничего страшного. Каждый человек имеет право на неосторожность. — Мужчина улыбнулся.

— Простите! Я честное слово…

— Я уже вас простил. Лысые люди имеют право прощать не лысых. И наоборот. Меня зовут Альгирдас. Альгис.

— Владимир.

— Очень приятно.

— Очень приятно.

Мы пожали друг другу руки. И поезд тронулся.

— Ну что ж, дорога нам предстоит долгая, Владимир. Думаю, каждый пассажир поезда имеет право в дороге немножко выпить. Как вы относитесь к трауктине?

— Мне очень стыдно, но я не знаю, что это такое.

— Ничего удивительного. Не каждый человек на земле знает, что такое литовская трауктине. Но каждый имеет право рано или поздно ее попробовать. Трауктине — это настойка. Я предпочитаю трауктине «Трейос девинерис».

— Знаете, Альгис, я не знаю литовского языка, но по образованию я лингвист. И сдается мне, «Трейос девинерис» переводится как «Три девятки».

— Очень рад познакомиться с человеком, обладающим уникальной способностью переводить с незнакомого ему языка.

Он достал из дипломата бутылочку зеленоватого цвета, на которой были изображены три девятки: маленькая, большая и снова маленькая.

Я азартно спрыгнул с полки, порылся в сумке и извлек оттуда мандарины, шоколадные конфеты, бутылку минеральной воды и два одноразовых стаканчика.

— К сожалению, это все, что у меня есть, Альгис.

— Прекрасно, — сказал он. — Классическое сочетание. По-русски это, кажется, называется «заподлицо». Даже не знаю, как это перевести на литовский. Видите, вы не знаете литовского и понимаете по-литовски. А я неплохо знаю литовский и не всегда могу достойно говорить на этом языке. Мир прекрасен и удивителен, Владимир, он полон парадоксов и приятных неожиданностей.

— Совершенно с вами согласен, Альгис. Вы литовец?

— Пожалуй. Каждый человек имеет право быть любой национальности. Вообще-то я уж.

— Как?!

— Уж. Гражданин республики Ужупис. Вы что-нибудь слышали об Ужуписе?

— Совсем немного. У вас, кажется, есть своя конституция.

— И не только. Прошу.

Он разлил настойку:

— За знакомство.

— За знакомство.

Мы выпили. Настойка мне сразу очень понравилась. Казалось, она пахла сразу всем лучшим на свете: осенней палой листвой, вечерней полынью, свежевзрезанным яблоком, нагретой на солнце пижмой, мокрой дубовой корой, скошенным клевером, сладкой дождевой водой из дачной кадки, молодой сосновой стружкой, морозной хвоей и только что проснувшимся младенцем.

— Изумительно, — сказал я. — Я бы назвал эту настойку «Букет Бытия».

— Очень поэтично. Достойно пера Венедикта Ерофеева. Каждая настойка имеет право быть переименованной так, как этого хочет пьющий настойку, и каждый, кто пьет настойку, имеет полное право переименовывать ее так, как того хочется пьющему настойку, и никто не обязан помнить бесконечное количество имен бытия, но, как сказано в конституции республики Ужупис, «каждый человек должен помнить свое имя».

— Очень мудро сказано. Достойно пера старика Канта. Хотя, по правде говоря, я бы ни за что не взялся повторить эту прекрасную фразу.

— Человек не обязан повторять то, что говорят другие люди, но никто не может ему этого запретить. Предлагаю выпить за вечные и неизменные человеческие права и обязанности.

Я почувствовал, что охотно вхожу в этот ужупинский поэтико-юридический азарт:

— Каждый имеет право выпить еще, — изрек я, — и никто не обязан уже не пить, если он еще не выпил, ибо никто не обязан иметь права, но каждый имеет право быть обязанным их иметь.


стр.

Похожие книги