Днем мы расходились, чтобы сновать по Москве невидимыми шпионами и соглядатаями, собирать информацию. Каждый действовал по своему направлению, в соответствие с собственной предысторией. Мы умело пользовались возможностями и прикрытием Тайного Братства Счастливцев, что было несложно, поскольку нам были известны все особенности и механизмы его функционирования. Затем появились кое-какие факты, начавшие приоткрывать завесу тайны.
Первое удивительное открытие я сделал, когда узнал о существовании, а затем и обнаружил у Елены Белозеровой (тайно проникнув к ней в дом) некие записи-дневники, написанные, якобы, мной самим, но которых я в действительности вообще не вел, да и никогда не имел такого обычая.
Странные, очень странные записки. И в то же время пугающе реалистичные. В какой-то момент я даже засомневался, а, может быть, я страдал редкостной формой расстройства психики, раздвоения сознания, при которых в одном теле как бы сосуществуют две абсолютно изолированные друг от друга личности, и, находясь в таком умопомрачении, я сам же и писал дневник?
Каково было его происхождение? Кто подбросил его моему приятелю Канцелярову? И с какой целью?.. Вот вопросы, которые я должен был решить во что бы то ни стало!
По ночам мы, «гномы», собирались отсидеться в тесной комнатенке у нашей заторможенной Белоснежки Адели, которая поила нас очень сладким чаем, ласкала, присутствовала при наших умных разговорах об энергетических полях и силовых линиях, слушала, ни бельмеса, впрочем, не понимая.
Несколько раз она как будто порывалась о чем-то рассказать, но, смущаясь звучащими в каптерке умными речами, не решалась раскрыть рта, да если б и раскрыла, то, будучи умственно неполноценной, ничего связного сказать все равно бы не смогла.
Каждый из «покойников» находил указания на то, что в какой-то момент в прошлом у каждого из нас начинались однотипные проблемы, которые неизбежно приводили к трагедии. Все более мы погружались в темные глубины теории Счастья и Несчастья, выдвигали гипотезы, одну фантастичнее другой, — об особых энергиях, питающих всю систему Мироздания.
Нынешнее же развитие событий со всей определенностью указывало, что на этот раз после череды головокружительных взлетов и успехов тучи начинали сгущаться и над моим бедным и тупеньким другом Канцеляровым. Сможет ли он сберечь себя, как смогли мы?
В нашем подземелье мы горячо дискутировали об источнике этой опасности и о том, какие меры мы может принять для спасения Канцелярова, — только, естественно, так, чтобы самих себя при этом не обнаружить, не поставить под удар.
Однажды, когда дискуссия достигла невероятного накала и сгущения, с нашей заторможенной Белоснежкой вдруг случился припадок.
Точнее, сидя в своему уголку, Аделаида впала в специфическое сомнамбулическое состояние. Наши монотонные философствования ввергли ее в состояние гипнотического транса, сродни тому, в который по особой методике вводят пациентов врачи-гипнологи, чтобы докопаться до скрытых и заблокированных в сознании переживаниях и опыте, или того состояния, в которое намеренно вводят себя чревовещатели, чтобы узреть мистическую изнанку реальности и сообщить истину о ее устройстве. Глоссолалия. Что касается нашей Адели, то она начала изъясняться в нехарактерной для себя, разумной и даже интеллектуальной манере.
Первые же фразы, выговоренные ею с изумительной отчетливостью и ясностью, заставили нас умолкнуть и разом обернуться к ней, чтобы послушать историю, которую она вознамерилась нам сообщить.
А история эта оказалась из ряда вон выходящей.
Я сразу понял, что речь идет о той лунной летней ночи, в которую Канцеляров лишился своей изрядно застарелой девственности. Ведь я уже слышал однажды об этом кое-какие подробности от самого Канцелярова.
Аделаида поведала, что, когда Канцеляров вернулся после прогулок по лесополосе обратно к ней в постельку, с ним приключился припадок болтливости, неудержимую потребность исповедаться, настоящее словесное недержание. Подобный феномен, как известно, случается с мужчинами в такие расслабляющие моменты. Кстати, насчет сохранения своей исповеди в совершенной тайне, учитывая умственную неполноценность Аделаиды, он, пожалуй, мог быть вполне уверен.
