А в ночь на 22 июля, ровно через месяц после начала войны, над Москвой завыли сирены, лучи прожекторов заметались по черному небу, гулом наполнился воздух, забухали зенитки…
Тимка вскочил с постели.
— Тима!.. Скорее! — кричит мама, подхватывая на руки Тимкину сестренку.
Хлопает дверь, они бегут вниз по лестнице… В окнах лестничных пролетов мелькает далекое зарево, грохочет со стороны Кремля… Люди выскакивают из квартир, наспех одетые, перепуганные… Этажом ниже, соседка — Зинаида Николаевна, мечется в дверях, торопит мужа:
— Быстрей, быстрей, брось все!..
— Да подожди ты, дай я хоть штаны надену… Не могу же я без штанов!..
— Иди в халате, Сева… Какие штаны!..
Земля дрожит…
На следующий день во дворе только и разговору:
— Слыхали? Кремль разбомбили!
— Как Кремль?! Не может быть!..
— Цел Кремль… — успокаивает дворник. — Я утречком специально ходил смотреть… Говорят, четвертьтонка попала в Георгиевский, пробила крышу, дошла до полу, но не взорвалась, раскололась на части…
— А верно, что на Арбате всех поубивало?..
— Да не всех… Чего зря пугать. Дома порушило, это верно. Целый квартал, домов под двадцать, ежли не больше — подчистую, в труху и крошку… Ну и людей, конечно, кто остался…
— А я слыхала, всех, кто в метро спустился, — затопило водой…
— Пустое говорят… Откачали воду-то… помпами… А перегон точно разбомбили между «Арбатской» и «Смоленской». Поезда не ходят — это факт. И водопровод тоже, и газ… Там неглубокая ветка проходит… — Дворник сокрушенно вдыхает. — Бомбы у немца серьезные…
Линия фронта катилась к Москве. К осени начали прибывать войска. По улицам грохотали танки, катили грузовики, проплывали огромные цилиндры дирижаблей и зачехленные «Катюши». Тимка не отрываясь, глядел в окно. Вона какая силища, думал он, разве может такое случится, чтобы не побили Гитлера?
А как-то вечером Тимка пришел домой, видит, у матери на глазах слезы, в руке конверт:
— Тима, от папки письмо пришло…
— От папки?!
Тимка бежит к матери, выхватывает конверт.
— Отец жив! Воюет в штрафном батальоне… Снайпер…
Жив папка, геройски сражается, радуется Тимка, значит, мы обязательно победим. Эх, ему бы винтовку получше, да увидеть Гитлера в прицел, уж он не промахнется — и конец войне…
Передний край оборонительного пояса Москвы проходил по линии Клязьминского водохранилища. Гражданские рыли противотанковые рвы, насыпали эскарпы[9], строили доты и дзоты… С вооружением было плохо. На позиции завозили английские пулеметы Хайрама, брошенные английским экспедиционным корпусом еще в далеком 1919 году в Мурманске. Солдаты их очень ругали за непомерную тяжесть. Одна станина на треноге весила больше пятидесяти килограммов. Таскать их на себе по осенней хляби — занятие не из приятных. Тимка развозил «Хирамы» на морском швертботе и был счастлив, что не пришлось расставаться с парусом. За это еще и кормили, а в то голодное время каша и тушенка были совсем не лишними…
Рядом с позициями — полигон, где пристреливали и проверяли пролежавшее долго на складах иностранное оружие. Там Тимка настрелялся из «Хирамов» вдоволь. Случилось это так. Как-то раз на очередной погрузке к нему подошел молодцеватый майор.
— Твоя яхта? — спрашивает.
— Яхта клуба, а хожу я, — отвечает Тимка.
— Значит, ты капитан?
— Не капитан… Командир.
— Скажи пожалуйста… командир. Ну а что, командир, пострелять хочешь?..
— Смотря из чего…
— Ты глянь, еще выбирает… Ну, например, пулемет… Сгодится?
— Подходяще… — важничает Тимка.
Капитан мнет фуражку.
— Только вот что, я тебе помогу, а ты мне…
— А что надо?
— Прокатить на яхте сможешь?
— Можно…
— Вот и договорились… Приходи на стрельбище. Я там комендант. Мне как раз помощник нужен, вроде тебя… А на закате будь здесь…
Как условились, вечером Тимка ждет. Глядит, выходит из рощицы его майор, да не один, а с сержантом, а сержант — женщина… Так вот оно что — свидание… Ну, усаживайтесь… Выправил Тимка из гавани, дал широкий круг по озеру, хоть и война, а от любви никуда не денешься…
В середине августа в «Парке культуры» устроили выставку сбитых германских самолетов… Вся Москва ходила смотреть. Ходил и Тимка. Глядя на искореженные «Юнкерсы» и «Мессершмитты», гордо думал, что это дяди Жоры работа… Кого ж еще?
