Совершать подвиг во имя Аллаха стало для него настоящей страстью; все сердце его было подчинено этому делу, которому он отдавался и душой, и телом. Он не говорил ни о чем ином; все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами… Желание сражаться на пути Аллаха с иноземными захватчиками вынудило его расстаться с семьей, детьми, родиной, местом, где он жил, со всем, что у него было. Отказавшись от всех этих земных радостей, он довольствовался жизнью под сенью шатра, где сквозило из всех щелей{1010}.
Подобно Нур ад-Дину, Саладин путешествовал в сопровождении улема, суфиев, кади и имамов, которые во время маршей читали войскам Коран и хадисы. Джихад, казалось бы, оставшийся в прошлом, снова оживал. И оживила его не воинственность ислама, а постоянная агрессия со стороны Запада. В будущем любое западное вмешательство на Ближнем Востоке, сколь угодно секулярное по своим мотивам, будет вызывать в памяти фанатизм и насилие первого крестового похода.
Как и крестоносцы, Салах ад-Дин понял, что величайшим союзником в борьбе с врагом может быть сам же враг. Ведь в конечном счете своим военным успехом он был обязан постоянным франкским междоусобицам и воинственным повадкам пришельцев с Запада, которые не понимали местную политику. В июле 1187 г. ему удалось победить христианскую армию в битве при Хаттине (Галилея). После битвы он отпустил иерусалимского короля, но уцелевших тамплиеров и госпитальеров велел убить у себя на глазах, верно рассудив, что они представляли бы основную опасность для мусульманской реконкисты. Когда он захватил Иерусалим, то первым его побуждением было вспомнить о резне 1099 г. и воздать кровью за кровь. Однако франкский посол убедил его проявить кротость{1011}. В итоге ни один христианин не был убит. Франкских жителей Иерусалима отпустили за небольшой выкуп, а многих отправили в Тир, где у христиан оставалась крепость. Нелегко было западным христианам осознать, что Салах ад-Дин повел себя человечнее, чем их собственные рыцари! Отсюда возникли легенды о том, что и сам Салах ад-Дин был христианином. Впрочем, некоторые мусульмане ругали его за это: скажем, Ибн аль-Асир видел в такой мягкости серьезную военную и политическую ошибку, коль скоро франкам удалось сохранить узкую полоску от Тира до Бейрута, откуда мусульманскому Иерусалиму исходила угроза до конца XIII в.{1012}
Парадоксальным образом, в то время как военный джихад соединился с духовностью большого джихада, крестовые походы все больше мотивировались не столько духовными, сколько материальными и политическими интересами{1013}. Когда папа Урбан II созвал первый крестовый поход, он де-факто заявил о первенстве папы в вопросах, которые считались королевской прерогативой. Третий крестовый поход (1189–1192 гг.), возглавлявшийся Фридрихом I Барбароссой, императором Священной Римской империи, а также французским королем Филиппом II Августом и английским королем Ричардом I Львиное Сердце, заново утвердил монополию светских правителей на насилие. И если Салах ад-Дин воодушевлял солдат хадисами, Ричард пообещал своим людям денег за каждый камень срытой в Акре городской стены. Несколько лет спустя четвертый крестовый поход (1202–1204 гг.) узурпировали в своих интересах венецианские купцы, новые люди Европы. Они убедили крестоносцев напасть на христианский порт Задар, а в 1204 г. разграбить Константинополь. Западные императоры правили Византией до 1261 г., когда грекам наконец удалось выгнать их. Однако некомпетентность императоров в управлении столь сложным государством, чье устройство было значительно более громоздким, чем иерархия любого западного государства того времени, возможно, роковым образом ослабила Византию{1014}. В 1213 г. папа Иннокентий III сделал новую заявку на папскую либертас, созвав пятый крестовый поход. На сей раз задача состояла в том, чтобы создать христианскую базу в Египте. Однако флоту крестоносцев нанесла удар эпидемия, а во время перехода к Каиру армии отрезал путь разлив Нила.
Шестой крестовый поход (1228–1229 гг.) уже полностью шел вразрез с первоначальными идеалами, ведь возглавлял его германский император Фридрих II, отлученный папой Григорием IX. Он вырос в космополитической Сицилии, не разделял исламофобии остальной Европы и заключил перемирие с султаном аль-Камилем, которого, в свою очередь, не волновал джихад. Тем самым Фридрих без боя вернул Иерусалим, Вифлеем и Назарет
