— Далеко ли от границы до ромейских владений?
— Далеко, — вздохнул воевода. — Так ты на Царь-град собралась, что ли?
— Да, — кивнула Ольга.
— Так это по лету надо, по легкой воде до Понта, а потом… — стал объяснять воевода, а я вижу, как огоньки в его глазах еще сильнее разгораются.
Оно и понятно. Застоялся воевода, словно конь норовистый в стойле. Закисать в Киеве начал. Да и дружина жирком зарастать стала. Вот и ярится он, обо всем на свете забыл, как только про походы услышал.
— Только не боем на василиса Царьградского идти, а дороги к земле его мостить, — сказала княгиня. — По суше путь прокладывать.
— Нелегко это, — покачал головой Свенельд. — За рекой Росью уличане сидят, а еще дальше тиверцы.
— Что за люди?
— Люди наши, — сказал я, вспомнив, как отец мне мироустройство объяснял, — православные…
— Только в Русь они не больно-то рвутся, — перебил меня варяг. — Вольно живут. Совался я к уличанам с дружиной. Ругу содрали с них худую. Их печенеги, как волки овец, ощипывают. Потому и бедная там земля.
— Вот мы их от печенегов и обороним. А заодно и окоем Руси подале отодвинем.
— У нас с ханом Курей договор. Он от меня на три года замирение выклянчил и эти самые земли на разорение. Только тогда согласился против древлян нам помочь, — сказал Свенельд и осекся, на меня взглянул вопросительно.
— Ты никак и времени счет потерял? — разрушила возникшую неловкость Ольга. — Три года-то минуло. И летит же время.
А у меня бой на пожарище в памяти огнем полыхнул. Не вмешайся тогда печенеги, как знать, чем бы побоище то закончилось?
— И верно, — закивал Свенельд. — Значит, договор побоку. Ох и повертится у меня Куря!
— А чтоб веселей тебе было его мутузить, отдам под тебя земли, которые на меч свой поднять сможешь, — сказала княгиня. — Хватит тебе налетами жить. Пора хозяйством обзаводиться.
— За благодар такой спасибо. — Свенельд оселок свой огладил. — Одно лишь меня смущает: не вступятся ли за печенегов хазары. Они давно на Русь зуб точат.
— Да, — озадачилась Ольга.
— Погодите, — сказал я. — Есть у меня мысль одна. Может, каганат и в сторонке постоит.
— Что за мысль? — встрепенулся воевода.
— Пока при себе оставлю, — ответил я ему.
— Как знаешь. — Мне показалось, что Свенельд обиделся. Или только показалось?
А он уже на сестру уставился:
— Скажи, Ольга, а на кой тебе эта заморочь? Помолчала княгиня, а потом отозвалась:
— Не по Прави это, чтоб над православными печенеги измывались. Что же это получается, мы роды братские отдали на поругание? И потом, мы путь на Царь-град по Днепру лишь до границ оборонить можем, а далее купцов и гостей Куря грабит. Еще чуток, и совсем захиреет торговля. Иноземцы окольные пути искать начнут. Мимо нас товары уходить станут. Да и не столько мне это надобно, сколько племяннику твоему. Или ты думаешь, что Святослав у мамкиного подола возмужать сможет? Крепнуть ему пора. Силы набираться. Видел бы ты его глаза, когда мы в Ольговичах на дулебов наткнулись. И войску это полезно будет. Пусть привыкает. Крепче знать они кагана своего должны. Ну а ты за ним присмотришь. И не приведи Недоля, если с ним что-то случится, — добавила она. — Не посмотрю, что брат ты мне. Самолично глаза тебе выдеру.
— Вот такие слова мне любы, — расплылся в улыбке Свенельд. — Завтра же Святослава с собой в Киев заберу.
— Глаза протри, — ухмыльнулась Ольга. — Завтра наступило. Рассвело уж.
Мы и не заметили, что утро на дворе. А я все удивлялся — и чего меня в сон клонить стало. Да зевота одолевать начала.
— Значит, сегодня, — поправился Свенельд. — Пусть со мной войско собирает. Пусть и обучение с ратью проходит. А если что, Дарена за ним приглядит…
— Ты с ума сошел! — взревела княгиня.
— Не гоношись, — остановил вскочившую было сестру воевода. — Он же у нее на руках с малолетства рос. И не на него она тогда нож точила. Тебя порешить хотела. Глупая девка была, за то и поплатилась. Говорили мы об этом не раз. Каялась она. Переживала, что мальчонку перепугала. А с тобой… может, оттого, что каган с ней побудет, и у вас что-то наладиться сможет…
— Не прощу я ей. Никогда не прощу, — упрямо сказала княгиня.
