— Здорово, Добрый!
— И тебе здоровья, десятник!
— Давненько не виделись.
— А ты, небось, соскучился?
— Ну, скучать не скучал, но все одно рад тебя видеть. Давай за нами, да кучнее держитесь, не то затопчут ненароком.
Выстроил Алдан своих клином, щиты сомкнуть велел.
— Пошли, что ли, помаленечку!
Врезались ратники в толпу, а мы за ними следом. Расчистили нам дорогу вой. Кое-как мы до конюшни пробились.
— Погодите немного, — сказал я ратникам. — Нам бы еще к крыльцу княжескому подобраться.
— Давай быстрее, — махнул рукой Алдан. — А то скоро уж начнется, а мне поглядеть на потеху охота. Я на башне себе уж местечко пригрел, а тут ты.
— Я быстро.
Завел я коника в денник, расседлал, овсу в ясли сыпанул.
— Ешь, — говорю, — наголодался за дорогу-то. Послушался Буланый. Морду в ясли ткнул и захрумкал. Вот и славно.
— Здраве буде, Добрыня! — услышал я за своей спиной.
Обернулся, а это Кветан со мной здоровается. Обнялись мы.
— Ты где был-то? — конюший меня спросил.
— Потом все, старшой, — отмахнулся я. — Недосуг мне сейчас.
— Ну, ты смотри, — понимающе подмигнул Кветан. — После казни заглядывай. Мы с ребятами тебе встречу вечерком устроим.
— Хорошо, — сказал я и к выходу поспешил.
— К терему, говоришь? — Алдан уже своих выстроил.
— Да, к терему, — кивнул я.
— Давай! — скомандовал десятник.
Надавили ратники на толпу, дорогу нам расчистили. А народ огрызается. Кому понравится, когда его щитом в спину толкают?
— Расступись! — кричит Алдан.
Мы за ним следом спешим, а люди за нашими спинами снова, как вода, смыкаются. Я от криков чуть не оглох. На Никифора взглянул. Ничего. Держится послух. И Григорий от нас не отстает.
Добрались до крыльца. Отдышались.
— Благодар тебе от меня, десятник, — сказал я Алдану.
— Наливай! — расхохотался он.
— Вечером на конюшню заглядывай.
— Вот это дело! — сказал десятник и со своими ратниками обратно попер, к месту нагретому прорываться стал.
А мы в терем направились.
— Лепота-то какая! — не сдержался, перекрестился Никифор, когда мы в сени расписные вошли.
— Ты еще горницы не видел, — сказал я ему. — Вот где действительно красиво.
— Ну, веди, — сказал Григорий.
Поднялись мы по лестнице широкой в горницу. А тут у дверей стоит посадник козарский, Ицхак, и плачет. Увидел меня, слезы рукавом утер.
— Соломона, — говорит, — смертью казнить хотят. Обвиняют в том…
— Знаю, — сказал я. — Мне стражник у ворот сказал.
— Мы даже выкуп за него приготовили, — всхлипнул Ицхак. — Всем посадом виру собирали. Уперлась княгиня. Не хочет меня принимать. Жизнь ей Соломонова понадобилась. О, Адонай… — снова слезы полились из глаз иудея.
— Она-то здесь? — кивнул я на дверь.
— Здесь, — сказал посадник. — Стою жду, когда она меня принять сможет.
— А Святослав?
— Да все с ним в порядке. Он еще третьего дня со Свенельдом в Чернигов уехал.
— Подождите, — оставил я христиан с иудеем, а сам в горницу вошел.
Ольга у окошка стояла да на майдан смотрела. Приоткрыла она окно, чтоб лучше ей видно было, оттого и сквозило морозцем. Холодно на дворе, народ шумит. И в горнице холодно.
— Ты не застудишься? — сказал я ей. Вздрогнула она от моих слов, повернулась быстро.
Платочек любимый затеребила.
— Что же ты так долго? — спросила строго.
— И тебе здравия, княгиня, — отвесил я ей поклон.
— Год тебя целый не было, я уж думала, что не увижу тебя больше. — И вновь к оконцу отвернулась.
— Меня отец учил, чтоб слов я своих на ветер не разбрасывал, ну а если дал, то отпираться не след. А не было меня потому, что до Мурома путь не близкий. А ты неужто меня ждала?
— Ждала, — сказала княгиня. — Но не одного, а с Григорием. Или ты забыл, зачем я тебя посылала?
— Отчего же? Я человек памятный.
— Ну, и?..
— Выполнил я твою просьбу, княгиня.
— Не просила я тебя, — взглянула она на меня, — поручение давала.
— Поручение холопам дают, а я вольный теперь. Или ты от обещания своего откажешься?
Помолчала она. Платочек потеребила.
— Ну, тогда чего же ты один пришел? — наконец спросила.
— Так ведь неспокойно в Киеве. Заробел христианин. Непривычно ему, человеку божьему, когда народу столько. Что тут случилось у вас? Опять киевляне бунт подняли?
