Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки - страница 66

Шрифт
Интервал

стр.

, в притче «Солнце» романтизация, оставшаяся в наследство с советских времен и имевшая еще место в 1990-е годы, развеивается полностью. В грузинской Революции роз (2003), в отличие от событий 1990-х годов, по мнению Димова, участвовал не героически настроенный народ, а «тамагочи». Авторское восприятие народа как строителя нации сменилось определением управляемой толпы. «Грузины» ликовали об обретении независимости, а «тамагочи» стекались на площадь, чтобы выразить свое недовольство новой жизнью, или уже старой, после обретения свободы.

Тамагочи больше не хотят жить по-старому.

Сегодня они всей нацией ринулись к рубежу новому (Димов, 2010. C. 21).

Определение «тамагочи» наталкивает на две ассоциации: эмоциональность грузин и управляемость, то есть несамостоятельность. С одной стороны, «тамагочи» по звучанию схоже с названиями индейских племен «апачи», «команчи», при упоминании которых возникает образ стремительных, шумных, эмоциональных и диких наездников. С другой стороны, обращает к компьютерным играм. Примерно в конце 1990-х годов появилась электронная игрушка-брелок, в котором «жил» электронный зверек, она называлась «тамагочи». Это игра, которая имитировала жизнь настоящего животного: его надо было кормить, поить, ухаживать, но если не ухаживать за зверьком, то он «умирал». Некоторые зверьки иногда вырастали в монстров. «Тамагочи» могли и драться, но драки и вражда уже не контролировались игроком. С какой из двух ассоциаций связал своих грузин-«тамагочи» Василий Димов, можно лишь догадываться. Если придерживаться первой ассоциации, то грузины для автора-рассказчика – эмоциональная, стремительная толпа, а если второй – то управляемые субъекты:

Толпы возбужденных тамагочи стекаются к центральной площади.

Толпы бросивших все свои дела мужчин и женщин занимают оборону (Там же. C. 217).

Высвобождение из-под влияния в глазах наблюдателя изменило ранее известный вроде бы народ в сторону деградации. К такому образу не был готов наблюдатель. «Они» отталкивались от «метрополии», и представитель «метрополии», разочарованный, отходил от «них», но отторжению предшествовала интеграция в новое общество. В сборнике притч «Анабечди»[111] Димов видит страну иначе, как «эмигрант». Процесс адаптации к новому обществу проясняется из строчек: «И ты уже не стесняешься воспринимать некогда чужие мысли как свои» (Там же. C. 216). Доброжелательность, открытость грузин «демифологизируются»:

В Грузии тебя могут мгновенно полюбить.

И точно так же, без какой бы то ни было причины, от души возненавидеть.

Среднего не дано (Там же. C. 215).

Плодом «деколонизации» стал вывод о зыбкости дружбы, которая может разрушиться вмешательством третьего. Димов заменяет СССР аллегорией «башня», и в «Кафказусе», в притче «Дорога», появляются такие строки:

И общая Башня[112] – отнюдь не общая история.

Не существует вечной дружбы хотя бы без капли вечной вражды.

А капля способна разрушить даже самый прочный земной камень (Там же. C. 217).

Рассказчик, наблюдая со стороны, пытается дистанцироваться и понять, что «…у каждого народа свои слова к песне, а значит, свой смысл и своя собственная истина. Потому что истины одной на всех не бывает» (Там же. C. 217). Достижение Революции роз – сближение с США – расценивается повествователем скептически, как появление «новой звездочки в системе» своих координат:

Правительства и парламенты, не ведавшие до сих пор о существовании в космосе столь экзотической звездочки, шлют срочные поздравительные телеграммы.

Их переполняет сострадание.

На них нисходит добродетель.

Они хотят подбодрить младших братьев. <…>

Самолеты с тайными и явными советниками немедленно взлетают на подмогу.

Без них не обходится ни одна эволюция.

И уж тем более ни одна контрэволюция (Там же. C. 217–218).

В происходящем путешественник видит смену «кумиров и спонсоров», манипуляцию народом и жертвоприношение в пользу «новой системы»:

Невидимая дирижерская палочка быстро находит своего залетного маэстро. <…>

Концерт только с виду обыкновенный.

По сути же, это жертвоприношение (Там же. C. 217–218).


стр.

Похожие книги