из заднего отверстия Российской империи вскоре предстояло явиться Грузии – в новом обличье, и судьба приберегла необычного мальчишку для этой новой Грузии. В ней предстояло ему проявить обретенные в годори наклонности, и проявить их сполна (Там же. C. 10).
Звали мальчика Ражден Кашели. Это «был первенец нового времени, избранник» (Там же), которому не угрожала никакая опасность. Этот «монстр» стал родоначальником нескольких поколений Кашели, и с его детством связан имперский период в романе. Чиладзе развивает образ «нового» человека, обращаясь к его потомкам. С каждым поколением к образу Кашели добавлялись новые аморальные поступки и черты. Эту породу людей ничто не могло уничтожить, лишь она сама могла пожрать себя изнутри. В романе подчеркивается, что советская власть стала самой благодатной почвой для проявления низменных человеческих качеств. Ражден Кашели – мошенник, бродяга, насильник, фигурировавший в деле об убийстве «отца нации» Ильи Чавчавадзе, поддержал приход большевиков в Грузию и превратился в образцового советского грузинского революционера, стал воплощением жестокости и бескомпромиссности.
Следующий этап проникновения монстра в страну ознаменован союзом Раждена и казачки Клавы. Русско-грузинский брак служит метафорой закрепления присутствия России в Грузии. Потомки смешанных браков стояли чуть ли не во главе 11-й армии, оккупировавшей в 1921 году тогда уже независимую от России Грузинскую демократическую республику, просуществовавшую три года. Отар Чиладзе связывает с этим союзом предательство и перерождение тех грузин, которые поддержали советский строй и участвовали в оккупации. Рождение сына у этой пары явилось символичным. Писатель связал его с днем взятия Тбилиси в 1921 году:
…в те самые часы, когда Тбилиси пал, – словно город для того и пал, чтобы Клава могла спокойно разрешиться от бремени. В действительности «кавказский Париж» оказался не слишком крепким орешком; его, в сущности, некому было защитить от разношерстного воинства в длиннополых шинелях и воронкообразных шапках-буденовках (Там же. C. 15).
С криком новорожденного Антона Кашели советская власть вступила на грузинскую землю. Переживания автора об исчезающем аристократическом грузинском обществе досоветского периода связаны с историей другой супружеской пары, подчеркивающей отличие старого от нового. Ной Жордания, председатель правительства Грузинской демократической республики, и его жена, любившая кататься верхом, олицетворяют досоветское поколение грузин; советское – Ражден и его пьяная Клава, рожавшая первенца в канаве.
Кроме сексуальной извращенности, склонности к мошенничеству, присущей Раждену, одной из характеристик homo soveticus provinсialis была жажда убивать. Эта черта наблюдалась у родоначальника Кашели, но особо развилась у его сына Антона. Он стал образцовым чекистом, «петухом Сатаны», который даже в детстве не боялся гор трупов – наоборот, они вызывали его интерес. Здесь возникает параллель и намек на фигуры Сталина и Берии в советской истории:
в трехлетнем возрасте мог разобрать и собрать боевое ружье, в пять лет пристрелил из этого ружья соседскую собачонку, а в пятнадцать уже стрелял в людей. В тридцать седьмом, тридцать восьмом и тридцать девятом юноша особенно преуспел. В тюрьме его узнавали по звуку шагов. По камерам шепотом рассказывали о его чудовищной жестокости. Им двигали не расчет или корысть, не был он охвачен и жаждой мщения и, в противоположность истовым большевикам, не сводил счетов ни с «врагами народа», ни с «кулаками», ни с «националистами» – ему было совершенно все равно, кого убивать; просто больше всего на свете он любил смотреть на людей, раздавленных страхом, а человеческой крови жаждал с той минуты, как помнил себя (Там же. C. 16).
Чиладзе описывает homo soveticus provinсialis как машину смерти. Это страшное существо получает удовольствие от убийств. Писатель связывает создание советского государства с оружием и трупами, которые служили кирпичиками в фундаменте СССР. Постреволюционные десятилетия, когда выстраивался образ советского государства, у Чиладзе ознаменованы желанием Антона облагородиться путем втягивания в «кашельство» оставшейся аристократии, – сопротивлявшихся новой власти уничтожали. Это передано в истории женитьбы Антона. Антигерой, ведший разгульный образ жизни в 11-й армии, вмещавшейся в одной комнатушке «вместе с бабами, штофами водки, грудами картошки и ведрами селедки» (Там же. C. 17), принудил к браку княжну Кетусю, а сопротивлявшихся этому союзу – отца княжны и ее первого мужа, известного в Грузии адвоката, – объявил врагами народа и расстрелял. Антону казалось благородным, что он сам рассказал все невесте, а именно: «с каким княжеским достоинством принял смерть ее отец и как по-интеллигентски обделался муж» (Там же). Перед смертью отец Кетуси, грузинский князь, сказал: «В стране, захваченной такими подонками, уважающему себя человеку нету места» (Там же). Первый муж Кетуси, несмотря на образование и известность, оказался беззащитен, так же как когда-то придурковатый пастух. Но если пастух нашел оружие для убийства, то защитой для адвоката было лишь его пенсне. Чиладзе иронически заключает, что брак «аристократии и пролетария» стал возможным лишь «вследствие двух революций и двух войн – Мировой и Гражданской». Эту историю Чиладзе вводит как аллегорию проникновения советской власти, возникшей в Грузии «благодаря» союзу крестьянки и урядника/пастуха, в аристократические и интеллигентные семьи Грузии.
