3.1. Империя дружбы и переводов
Даром империи, как охарактеризовал Брюс Грант «цивилизаторскую» миссию на Кавказе[209], явилось интенсивное формирование плотных социально-культурных отношений между русскими и грузинскими литераторами[210] и деятелями культуры. Результатом творческих контактов стали художественные произведения, переводная литература, организация культурно-литературных мероприятий и научные исследования. Появлению дара способствовала государственная политика не только Российской империи, но и СССР. Начиная с 1930-х годов в Советском Союзе «выстраивалась продуманная политическая линия, направленная на медленное и планомерное огосударствление литературы» (Голубков, 2002. С. 130). Более того, советская власть стремилась выстроить монолог, но на разных языках:
привести естественное многоголосие к вынужденному монологу. Поэтому все партийные документы, обращенные к литературе (Резолюция ЦК РКП(б) «О пролеткультах» от декабря 1920 г., постановления «О политике партии в области художественной литературы» 1925 г., «О перестройке литературно-художественных организаций» 1932 г.), ставили перед собой именно эту задачу: культивирование одной линии в литературе и выкорчевывание всех прочих, не только противостоящих, но хотя бы просто иных. В последующие десятилетия все эстетические и идеологические литературные тенденции, противостоящие официально признанным, вытесняются из литературного процесса метрополии: их существование возможно либо в диаспоре, либо в потаенной литературе (Там же. C. 53–54).
Главными постулатами, способствовавшими огосударствлению всего литературного и активизации переводческого процесса, являлись также документы XIII съезда партии «О печати» (1924), резолюция ЦК РКП(б) 1925 года «О политике партии в области художественной литературы», постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций». Указанные документы определяли главные импульсы и характер развития литературного процесса вплоть до рубежа 1950–1960-х годов – это тотальная подчиненность литературы партийно-государственному управлению. Новатором и «архитектором» изменений являлся Максим Горький. На Первом Всесоюзном съезде советских писателей звучат его известные слова о советской литературе как всесоюзной:
…Далее, я считаю необходимым указать, что советская литература не является только литературой русского языка, это – всесоюзная литература. <…> Если у нас в прошлом – гигант Пушкин, отсюда еще не значит, что армяне, грузины, татары, украинцы и прочие племена не способны дать величайших мастеров литературы, музыки, живописи, зодчества (Москва, Колонный зал Дома Союзов, 17 августа 1934),
а в заключительной речи:
…Далее, необходимо издавать на русском языке сборники текущей прозы и поэзии национальных республик и областей, в хороших переводах (1 сентября 1934 – М. Горький. Собр. соч. в 30 т. T. 27. М., 1953. C. 324–325, 342).
На писателей в СССР была возложена тяжелая функция: не просто творить, а служить своим творчеством[211]. Они оказались «между молотом и наковальней». В одноименном исследовании читаем следующее:
эта книга – документ, вердикт времени, системе и горестное осознание «служебной роли» литературы интеллектуальной элиты, к которой всегда причисляли писателей земли русской (Между молотом и наковальней, 2011. C. 5–6).
Историками, литературоведами, культурологами не раз поднимался вопрос присутствия власти в литературе и искусстве. Владимир Паперный в известной книге «Культура Два» (1985) разграничивает естественный, прогрессивный процесс развития искусства и архитектуры (культура 1, до 1930-х годов) и искусственно созданный при помощи заказов и контроля советской власти (культура 2, с 1930-х до начала 1950-х годов). Говоря об архитектуре, Паперный приходит к выводу:
