Он оборвал сам себя, будто испугавшись, что сказал чересчур много. На его лицо снова вернулось привычное выражение меланхолического страдания. Декурси ждал. Момент был решающий. Когда-то они с Уильямом Алариком Пайпером проигрывали различные сценарии, по которым могли развиваться подобные беседы. Пайпер умел прикидываться обнищавшим, но раздражительным герцогом или гордым и высокомерным сквайром, который не замедлил бы обрушить свой гнев на человека, сделавшего ему неудачное предложение. В конце концов, как бы неблагоприятно ни складывалась житейская ситуация, англичане терпеть не могут расставаться со своим имуществом. Декурси думал, что сделка с герцогом Мальборо изменит положение к лучшему: если уж один из самых знатных аристократов не счел зазорным продать ценнейший шедевр из своей коллекции, чтобы расплатиться с кредиторами, то рыбка помельче наверняка последует его примеру. Однако во время репетиций персонаж Пайпера не раз вышвыривал Декурси из своего воображаемого дома за наглость и невоспитанность.
Иногда Декурси не торопился произносить слово «продажа». Лишь выдержав после своего первого визита диктуемый светскими приличиями срок в десять дней, он отправлял владельцу письмо с уведомлением о том, что фирма «Декурси и Пайпер» готова подчиниться его желанию, буде таковое возникнет, и помочь избавиться от какого-либо предмета из своей коллекции, хотя и пойдет на это с крайней неохотой. В других случаях он сразу брал быка за рога. Если нехватка средств была очевидна, а фамильная гордость, по впечатлению Декурси, не играла большой роли, он предпочитал переходить к сути дела немедленно.
— Что ж, — наконец произнес Декурси, поняв, что чашки чая ему здесь не предложат, — я могу сказать о вашей прекрасной коллекции еще только одно. — Он замолчал. Хэммонд-Берк поднял на него страдальческий взгляд. Где-то вдалеке часы пробили четыре. — Если — я отдаю себе полный отчет в том, насколько это маловероятно, — если вы вдруг пожелаете с чем-нибудь расстаться, за вашего Рафаэля могут дать хорошую цену. Очень хорошую.
Реакция Хэммонд-Берка была совершенно неожиданной для Декурси. Обычно владельцы отвечали, что это весьма интересное предложение, но у них нет намерения что-либо продавать. Только по прошествии некоторого времени на Олд-Бонд-стрит приходили грустные письма, в которых спрашивалось, не желает ли фирма сделать то или иное приобретение. И даже тогда авторы этих писем редко упоминали о деньгах.
Хэммонд-Берк посмотрел на него.
— Сколько? — спросил он. Декурси опешил. — Сколько стоит мой Рафаэль?
Манеры Декурси стали еще более изысканными.
— Это трудно определить сразу, — ответил он, быстро перебирая в памяти возможных покупателей и пытаясь вспомнить, не посетит ли Лондон в ближайшем будущем какой-нибудь американский миллионер. Он слышал, что такое вполне вероятно, — кажется, через месяц-другой в Англию собирался прибыть среди прочих сам Дж. Пирпойнт Морган, чьи аппетиты в отношении живописи не уступали тем, которые он проявлял при накоплении своих капиталов. — Мне нужно проконсультироваться с коллегами. — Никогда не забывай использовать множественное число, подумал он про себя; банкиры, юристы, советники — все это гораздо солиднее, чем короткий обмен мнениями в маленьком кабинете Уильяма Аларика Пайпера на Олд-Бонд-стрит. — Впрочем, даже сейчас, без всякой консультации, я сказал бы, что вы можете получить за эту картину тридцать тысяч фунтов, а то и больше. — По соображениям Декурси, торг с будущим покупателем картины следовало начинать как минимум с семидесяти пяти тысяч. В конце концов, после сделки правительства с герцогом Мальборо цены заметно выросли.
Лицо Хэммонд-Берка слегка просветлело. Он наклонился, чтобы собрать упавшие счета.
— Я буду вам признателен, если вы разузнаете поточнее, сколько она стоит. И немедленно сообщите мне.
Когда Эдмунд Декурси зашагал прочь из усадьбы по длинной главной аллее, Джеймс Хэммонд-Берк проводил его взглядом. Затем он медленно вернулся обратно в столовую и подошел к висящему на стене Рафаэлю. Он оставался там, погруженный в созерцание Святого семейства, еще несколько часов, пока не начало смеркаться.
