Если сказать коротко, то страна может устроить жизнь своего народа как семью — или как рынок. Что лучше — дело вкуса, спорить бесполезно. Ведь в семье бывает отец-тиран, мать не велит дочери по ночам гулять и т.д. Какие уж тут права человека. На рынке же все свободны, никто ничем никому не обязан, хочешь — покупай, не хочешь — мимо ступай. На цивилизованном рынке даже не обвешивают и полицейский вежливый. Но спутать невозможно: семья есть семья, рынок есть рынок. В России сейчас произошло именно это — жизнеустройство семьи попытались превратить в жизнеустройство рынка. А не выходит это в России. Оттого и бедствие.
В мире была и есть только одна цивилизация, которая вся устроилась по типу рынка — Запад. Это было бы невозможно, если бы он три века не высасывал огромных средств из колоний. Триста лет на одного европейца бесплатно работали четыре человека (индусы, африканцы и т.д.), самые плодородные земли и недра четырех континентов. На эти средства и была построена промышленность, шоссе и мосты, уютные дома и небоскребы. Эти средства работают и сегодня.
Советское хозяйство было производством ради удовлетворения потребностей, а не ради получения прибыли. Это два разных хозяйственных организма. Из сути общества как семьи вытекал и принцип хозяйства — думать обо всей семье и жить по средствам. На этом строилась вся наша цивилизация. Реформа Горбачева-Ельцина только потому и стала возможной, что всех нас, весь наш народ, долго соблазняли — и наконец соблазнили — жить не по средствам. Это вопрос не экономики, а духа. Нас соблазнили отказаться от одного из главных устоев русской жизни — непритязательности и нестяжательства.
Вот мелочь — упаковка. На Западе затраты на упаковку примерно равны стоимости самих товаров. Мы тоже захотели яркой обертки, рекламы — захотели красиво жить. Но Россия как семья могла жить только скромно — иногда есть сласти, но из простого бумажного пакета. Решив тратиться на упаковку, мы должны были так сократить количество самих сластей, что их могло хватить лишь меньшинству. Хоть расшибись, иначе невозможно. В этом суть того поворота, на который согласился народ. Согласился по незнанию, под влиянием обмана — неважно. Важно, что не видно воли к тому, чтобы осознать тот выбор.
В советское время мы жили по средствам — долгов не набирали и даже концессий иностранцам не давали. Но и армия была сыта и вооружена, и шахтеры не голодали, и хоккеистов не продавали. Дело, конечно, в советском типе хозяйства, ему по эффективности не было равных. Но то хозяйство было бы невозможно без этих двух духовных условий — непритязательности и нестяжательства людей.
Образно говоря, для того, чтобы иметь и надежный достаток, и безопасность, и возможность постоянно улучшать жизнь, требовалось, чтобы народ был согласен ходить в домотканом. И народ был до поры согласен. Но то меньшинство, которое от этого страдало, обратилось к молодежи. И она, сама не хлебнувшая голода и холода, возмутилась всем домотканым и потребовала себе модной фирменной одежды.
Соблазн проводили в два этапа. Сначала нам объясняли, как плохи наши товары по сравнению с западными. Яд подавался даже с патриотической ноткой: ведь можем же делать прекрасные истребители и ракеты, почему же туфли плохие! Сравнение было такое сильное, что мало у кого приходил на ум вопрос: а есть ли у нас средства на то, чтобы и ракеты, и туфли были экстра-класса? И если средств недостаточно, то правильно ли было бы делать хорошие туфли, но плохие истребители?
Второй этап соблазна ударил еще сильнее: при Горбачеве отменили план, в страну хлынули импортные товары и почти каждый смог пощупать их руками, попробовать в деле. Многие стали мечтать, чтобы демократы поскорее прикончили все отечественное производство, чтобы вообще наши товары полки не занимали. Говорят, что люди получили свободу и поступают разумно — выбирают лучшие товары. А раньше плановая система всех заставляла носить плохие туфли и ездить на «запорожце». Чтобы показать ложность такого объяснения, я и применил слово «домотканый». Ведь главное в домотканой одежде не то, что она хуже фирменной, а то, что она не покупается, а делается дома. Почему же русский крестьянин ее носил? Почему он носил лапти? Разве не было в лавках хороших сапог? Какой Госплан ему не разрешал? Дело было в том, что крестьянин думал о жизни семьи, внуков и правнуков. Конечно, сапоги ему нравились больше лаптей, но он их не покупал, пока не купит лошадь и плуг. Он ходил в домотканом.
