Пётр Петрович понял, что диван закончил заседать, решил, что его сейчас отведут к Сагиб-Гирею. Но в комнату вошёл Осман-ага, сказал, что хан уехал из дворца. И велел пленникам выходить во двор.
Там уже стояли осёдланные лошади и два десятка вооружённых татар.
— Хан отдаёт вас Али-паше, — сказал Осман. — Сейчас в Алушту поедем...
Преодолев по крутым лесным дорогам более сотни вёрст, к полудню следующего дня отряд вышел к турецкому лагерю. Осман передал русских туркам и уехал.
Поутру пленников привели в палатку, сплошь устланную дорогими коврами, на которых сидели два турецких чиновника. Они проявили любезность — угостили резидента кофе, а затем допросили.
— Али-паша хочет знать, много ли при Крымской армии есть генералов? И сколько при них состоит войска?
— Десять человек, — ответил Веселицкий, решивший не скрывать того, что, по всей вероятности, и так известно неприятелю от татарских осведомителей. — И войско изрядное: тринадцать полков пехоты, четырнадцать — кавалерии, казачьих разных двенадцать полков, две тысячи запорожцев и егерский корпус.
— А как велики полки?
— Пехотные — по две тысячи, гусарские и пикинёрные — тоже по две, казачьи — по пяти сот человек, а егерей две тысячи.
Турки неторопливо всё записали, потом спросили:
— В чём состоит содержание трактата, заключённого в Карасувбазаре?
Веселицкий, напрягая память, довольно точно пересказал все артикулы.
Турки опять всё записали, оставили резидента в палатке, а сами отправились к Али-паше. Вернулись они быстро.
— Али-паша хочет видеть тебя!..
День выдался жаркий, жгуче палило солнце. Полы огромного шатра были подняты с трёх сторон, но тёплый, вязкий ветер, удушливыми волнами пробегавший вдоль скалистого берега, облегчения не приносил. У шатра шумели янычары; их было около трёх тысяч, и стояли они большим полумесяцем в восемь рядов.
Веселицкого усадили на табурет, поставленный у входа в шатёр. Сам Али-паша сидел в глубине, под пологом, на софе, устланной полосатым атласом, облокотившись на парчовые подушки. Потягивая из кальяна табачный дым, он терпеливо ждал, когда резидент допьёт предложенный кофе, затем спросил насмешливо о татарах:
— Как Россия могла поверить этим бездельникам?
Веселицкий отставил чашку, отёр губы платком, ответил осторожно:
— В нашей обширной империи есть люди разных наций и законов. И коль они учиняют свою клятву — мы им верим. А татары не только по своему закону многократно клялись, но и целованием Корана всё оное подтвердили.
Паша ухмыльнулся:
— Вы, русские, слову татарскому верите, а им плеть нужна. Да подлиннее... Ты давно у них обитаешь?
— Третий год.
— Язык знаешь?
— Плохо... Турецкий лучше.
— Ты был в Стамбуле?
— В юные годы поехал, но там в ту пору моровое поветрие приключилось. Я десять месяцев жил в Бухаресте и Рущуке, но так и не дождался, когда оно спадёт.
— Ничего, — скосил рот паша, — ныне твоё намерение исполнится... Я тебя отправлю туда. В Едикуль!
Название главной турецкой тюрьмы Веселицкий конечно же знал. Но прикинулся простачком.
— Я в твоих руках, паша. Всё зависит от твоей воли... Но прошу принять в уважение всенародное право и то обстоятельство, что я от такой великой в свете императрицы аккредитован при крымском хане резидентом.
— Зачем?
— Надеюсь, что в Едикуле мне будет дозволено пользоваться свойственными моему чину преимуществами.
Паша весело засмеялся, потом махнул рукой чиновникам:
— Уведите его!
Чиновники отвели Веселицкого в прежнюю палатку. А ближе к вечеру, усадив его в лодку, перевезли на корабль капудан-паши Мегмета.
Тот принял резидента сурово, обругал и переправил на «Патрон» — корабль Али-паши. Там Петра Петровича встретили более милостиво: определили в отдельную каюту, хорошо угостили.
На четвёртый день ареста, в полдень, к кораблю причалила лодка, посланная Али-пашой. Поднявшийся на борт «Патрона» чиновник объявил, что час назад в лагерь приехали везирские нарочные, которые привезли копию трактата о мире, заключённого двумя империями в Кючук-Кайнарджи.
* * *
Июль 1774 г.
Лето Екатерина проводила, по обыкновению, в Петергофе. Сюда же приезжали чиновники с докладами, раз в неделю — члены Совета, чтобы в её присутствии обсудить текущие дела. Сюда же, во дворец Монплезир, 23 июля прибыл Михаил Румянцев.
