Погоня [журнальный вариант] - страница 7

Шрифт

Интервал

Лекёр оставался спокоен, хотя руки его, когда он снова соединялся с комнатой наверху, вздрагивали.

— Жюстен?.. Снова Лекёр… Всеобщий вызов. Да. Это все тот же мальчик. Франсуа Лекёр. Десять с половиной. Для своего возраста довольно рослый. Худощав. Не знаю, в чем он; возможно, это джемпер цвета хаки, перешитый из американского военного мундира. Нет. На голове у него ничего нет. Он всегда ходит с непокрытой головой, и волосы торчат во все стороны вокруг лба, Может быть, нелишне будет разослать также и приметы его отца. Это не так легко… Ты ведь представляешь меня, верно? Ну, так Оливье Лекёр — это что-то вроде моей бледной копии. На вид он робок и не отличается здоровьем. Из тех, кто никогда не идет посередине тротуара и всегда уступает дорогу другим. Походка у него немного неровная из-за раны, которую он получил в первую мировую… Нет, я понятия не имею, куда они могут идти, только я не думаю, что они вместе. По-моему, мальчику угрожает опасность.

К тому времени, как Лекёр кончил говорить, инспектор Сэлар уже пришел, ему и идти-то было — завернуть за угол с набережной Орфевр. Вид у него был импозантный, особенно в этом его просторном пальто. Широким движением руки он приветствовал троих дежурных, а затем, схватив стул так, словно это был пук соломы, развернул его и тяжело сел.

— Что мальчик? — осведомился он наконец, не сводя с Лекёра внимательных глаз.

— Не понимаю, почему он перестал нас вызывать.

— Вызывать?

— Ну, словом, привлекать наше внимание.

— Но зачем ему вызывать нас и — молчать?

— Предположим, его преследовали. Или он преследовал кого-нибудь.

— Я понимаю, что вы имеете в виду… Послушайте, Лекёр, ваш брат, у него что — денежные затруднения?

— Он живет бедно, это верно.

— И все?

— Три месяца назад он потерял работу.

— Какую работу?

— Он был линотипистом в «Ла Пресс» на улице Круассан. Работал в ночную смену. Он всегда работал по ночам. Это у нас фамильное…

— Как случилось, что он лишился работы?

— Я предполагаю, что он с кем-то повздорил.

— Он женат?

— Его жена умерла через два года после того, как они поженились, оставив его с десятимесячным ребенком.

— Он его сам воспитал?

— Сам, все сам. Прямо перед глазами у меня стоит, как он купает мальчонку, меняет ему пеленки, греет молоко…

— Это все не объясняет, почему он ссорится с людьми.

— Верно. Только словами это очень трудно выразить.

— Раздражителен?

— Не совсем. Вся штука…

— Что?

— Дело в том, что он никогда не жил, как все.

— Считаете ли вы, что он был способен убить эту старуху?

Инспектор пыхнул трубкой. Слышно было, как ходят в комнате наверху. Двое копались в своих бумагах, делая вид, что не слушают разговора Лекёра с инспектором.

— Она была его тещей, — вздохнул Лекёр. — Вы все равно бы это узнали.

— Они не ладили?

— Она его ненавидела.

— Почему?

— Считала его виноватым в смерти дочери. Похоже, что ее можно было спасти, если бы операцию сделали вовремя. Брат был не виноват. Врачи в больнице отказались ее принять. Какие-то идиотские придирки по поводу того, что у нее бумаги были не в порядке. Но мадам Файе считала, что во всем виноват Оливье.

— Они виделись?

— Разве только когда встречались на улице, да и тогда они не разговаривали.

— А мальчик знал?

— Что она была его бабушкой? Не думаю.

— Вы полагаете, отец ему никогда ничего не говорил?

— Алло!.. Да. Инспектор здесь. Не отходите.

Он передал трубку Сэлару.

— Это Жанвье.

Положив трубку, инспектор проворчал:

— Доктор Поль утверждает, что преступление было совершено между пятью и половиной шестого утра.

— Они нашли орудие убийства?

— Нет. Это мог быть молоток. А еще более вероятно — кусок свинцовой трубы или что-нибудь в этом роде.