— Они сказали ему об убийстве?
— Да. Похоже было, что эта новость его пришибла и испугала… Я попросил, чтобы они прислали его.
Несколько неуверенным тоном он добавил:
— Чтобы прислали прямо сюда. Учитывая, что вы родственники… Я не хотел, чтобы вы думали, будто…
Что делал всю эту ночь его брат Оливье? Старая женщина была найдена мертвой. Мальчик, едва занялся рассвет, пустился в сумасшедшую гонку по улицам, разбивая по пути стеклышки сигнальных телефонов.
И чего дожидался Оливье на Аустерлиц ком вокзале — то в жаркой духоте залов ожидания, то на пронизывающем ветру перрона, слишком возбужденный, чтобы усидеть на месте!
Прошло много меньше десяти минут.
С видом еще более неуверенным, чем когда-либо, Сэлар наклонился к Лекёру, чтобы вполголоса спросить:
— Хотите, мы допросим его в соседней комнате?..
Нет, Лекёр вовсе не собирался покидать свой пост. Он хотел оставаться здесь, со своими лампочками и коммутатором. Быть может, он больше думал сейчас о мальчике, чем о брате?
Оливье вошел в сопровождении двух детективов, но зато без наручников. Выглядел, он отвратительно, словно плохая выцветшая от времени фотография. Он сразу же обратился к Андрэ:
— Где Франсуа?
— Мы не знаем. Ищем…
— Где?
Андрэ Лекёр указал на карту Парижа и коммутатор на тысячу номеров:
— Везде.
— Присядьте, — пригласил инспектор. — Как я понимаю, вам уже сообщили о смерти мадам Файе?
Оливье очков не носил, но выражение его глаз было таким же бледным и ускользающим, как и у его брата, когда тот снимал очки. От взглянул на инспектора, который, казалось, ни в малейшей степени не внушал ему страха, затем снова повернулся к Андрэ.
— Он оставил записку, — сказал Оливье, сунув руку в карман поношенного плаща. — Вот. Посмотри, может хоть ты что-нибудь поймешь.
Он протянув брату клочок бумаги, оторванный от листа школьной тетрадки.
«Дядя Гедеон приезжает сегодня утром на Аустерлицкий вокзал. Приходи как можно быстрей, и там ты нас встретишь. Целую. Биб». Не сказав ни слова, Андрэ Лекёр передал записку инспектору, который начал вертеть ее так и сяк в своих толстых пальцах.
— А почему — Биб?
— Это его прозвище. Детское имя. Я никогда не называю его так при чужих. От слова «biberon»[1]… Когда я давал ему соску…
Оливье говорил монотонно.
— А кто это дядя Гедеон?
— Такого человека не существует.
Понимал ли он, что разговаривает с главой отдела особо тяжких преступлений, который занят расследованием убийства?
На помощь ему пришел брат:
— По правде сказать, дядя Гедеон у нас был, но он умер несколько лет назад. Один из братьев матери, эмигрировавший в Америку еще в молодости.
Оливье посмотрел на брата, словно хотел спросить его, стоит ли вдаваться во все эти частности.
— У нас в семье выработалась привычка вспоминать, в шутку конечно, о нашем богатом американском дядюшке и о той куче денег, которую он нам оставит в один прекрасный день.
— Он умер?
— Когда Франсуа было четыре года.
— Ей-богу, Андрэ… Стоит ли…
— Погоди. Инспектор хочет знать все… Брат продолжил эту семейную традицию, рассказывал сыну о нашем дяде Гедеоне, который в конце концов вырос в прямо-таки легендарную фигуру. Он служил превосходной темой для сказок на сон грядущий, и бог знает каких только приключений с ним не происходило. Само собой, он был сказочно богат, и когда однажды он вернется во Францию…
— Понятно… Он умер там, в Америке?
— В одной из больниц Кливленда. Тогда-то мы и узнали, что он служил гардеробщиком в ресторане. Было бы слишком жестоко рассказать мальчику об этом, так что легенда продолжала жить.
— Он верил?
На этот раз ответил Оливье:
— Мой брат полагал, что нет, что малыш раскусил правду, но просто не хотел портить игру. Я же всегда считал, что сын верил, и сейчас так считаю. Его товарищи по школе, например, давным-давно уже перестали верить в Деда Мороза, а для него старик с бородой все еще был живым.
Этот разговор о сыне оживил Оливье, превратил его совсем в другого человека.
— Но вот что касается записки, которую он оставил, я ничего не могу взять в толк. Я спросил консьержку, не приходила ли телеграмма. Я подумал сначала, что Андрэ решил пошутить, разыграть нас, но потом решил, что нет, здесь что-то другое. Какая же это шутка — заставить ребенка по морозу ни свет ни заря мчаться на вокзал. Само собой, я полетел на Аустерлицкий вокзал. Там я сначала обежал все закоулки, потом стал просто прохаживаться — все ждал, когда же он появится… Андрэ, ты уверен, что с ним…