— Как за что? — вскинулся Закурдаев. — Задание не выполнил? Тебе что было приказано? Чуть что заметишь, сразу же докладывай. А ты?
— А я… — начал было объяснять Борька. Но Закурдаев не дал ему договорить.
— Что — я? Там взрыв! Надо уходить! А тебя нет!
— Не успел я сразу…
— Вот и не выполнил задания. Раз! Гранату спер? Два!
— Не спер, а взял, — поправил Борька.
— Какая разница, если без спросу? Спер, и амба. Где она?
— Я же бросил ее. Вы же слышали, — даже удивился такому вопросу Борька.
— Что? — оторопел Закурдаев и остановился как вкопанный.
— Бросил в баню. А там были три немца, — объяснил Борька.
— Так это ты? — вытаращил глаза Закурдаев.
— Бросил я, — подтвердил Борька.
— Мать честная! А я думал, что там за грохот? Кто бьет? По кому? Знаю одно, немедленно надо уходить! А это, оказывается, он. Три немца!
— Три…
— А если бы их было пять?
— Все равно бы бросил.
— А в соседнем доме еще десять? Тогда што? — Тогда не знаю…
— А я знаю: сцапали бы тебя как миленького да выпустили бы из тебя кишки! А ты бы нюни распустил! А они бы до всего дознались и взяли бы всю группу! Вот чего стоит твое геройство…
Борька молчал. Понуро смотрел себе под ноги. Ему казалось, что на войне все проще: увидел врага — бей. А выходит?..
— Да что с тобой толковать, старший лейтенант во всем разберется, — закончил разговор Закурдаев и двинулся быстрым шагом дальше, в глубь леса.
***
Выслушав доклад Закурдаева, Сорокин сразу поднял группу:
— Не думаю, что немцы станут нас разыскивать. Но нельзя забывать, что с нами раненый командир. Поэтому рисковать не стоит.
Пограничники подняли носилки и двинулись в обход деревни. Уже на ходу решали все проблемы. И в первую очередь — куда идти дальше. Сорокин советовался только со старшиной. Зубков был человеком рассудительным, и к его предложениям стоило прислушиваться. В конце концов решили, что самое правильное будет выходить к реке километрах в трех ниже переправы, которую, по сообщению Ульяны, возводили деревенские мужики. Карты у Сорокина не было. Поэтому направление движения выбрали приблизительно.
Сорокин шел впереди группы. Зубков переместился замыкающим. Борька только того и ждал. Он тоже начал потихоньку отставать и скоро незаметно поравнялся со старшиной.
— Ты чего? — сразу обратил на него внимание Зубков.
— Ничего, — испугался вдруг говорить правду Борька.
— А чего нос повесил?
— Закурдаев сказал, что меня трибуналом судить будут, — признался Борька.
Зубков сокрушенно усмехнулся.
— Самого–то его, черта долговязого, взгреть бы полагалось: с мальцом совладать не смог. Да так уж, учитывая ситуацию, — махнул он рукой.
— Да, это вы так думаете, — не поверил Борька. — А старший лейтенант?
— Что — старший лейтенант? — не понял Зубков.
— Старший лейтенант, наверно, по–другому думает. Он, наверно, как Закурдаев, — объяснил Борька.
— А ты спроси поди, — посоветовал Зубков.
Борька поспешил в голову цепочки. Когда обгонял Закурдаева, заглянул ему в глаза. Закурдаев сощурился и погрозил ему пальцем. Борька ничего Закурдаеву не ответил и прибавил шаг. Поравнялся с Сорокиным. Но спрашивать его ни о чем не стал. Старший лейтенант был чем–то озабочен. Борьке казалось, что старший лейтенант наверняка сейчас думает о нем. А точнее, обо всей этой истории с гранатой и т.д. И конечно, он также осуждает его, как и Закурдаев. И не только осуждает, а, возможно, даже обдумывает, как теперь с ним поступить, может, и на самом деле отдать под трибунал?
Сорокин действительно был погружен в размышления. Но конечно, не о Борьке. Он думал о том, что они вряд ли донесут до своих живым капитана Колодяжного. Потому что, когда командира сегодня перевязывали, он ясно увидел вокруг раны на бедре сиреневый овал гангрены. А это значило, что дела командира очень плохи. А для него, Сорокина, капитан Колодяжный был не только командиром, но и другом, который научил его многому хорошему. Когда в тридцать восьмом году Сорокин прибыл молоденьким лейтенантом на заставу для прохождения службы, Колодяжный был начальником заставы. Не все тогда, на первых порах, ладилось у Сорокина. Многого он еще не знал, не умел. И Колодяжный не пожалел ни сил, ни, времени, чтобы помочь молодому командиру стать на ноги. Не такая уж большая и разница была у них в летах. А был он, Антон Семенович Колодяжный, и бойцам и командирам как отец. Обо всем об этом и думал сейчас Сорокин. И поэтому, когда заметил неожиданно возле себя Борьку, то в первую очередь вспомнил не о том, что докладывал ему о нем Закурдаев, а о его несчастной доле. Вспомнил и от всего сердца пожалел парнишку, с которым так неожиданно свела их судьба. А парнишка–то оказался смелым и находчивым. И Сорокину уже хотелось не жалеть его, а гордиться им и подбодрить его. И он спросил:
