На ее улицу так молча и вошли.
Остановившись возле калитки, гадали, о чем думает каждый, потом Тина спросила:
— А завтра…..увидимся?
— Работаю я завтра.
— Суббота ведь, — удивилась она. — Выходной.
— У нас выходные другие…
— Понимаю. Только я все равно весь день буду дома. И буду ждать. Когда сможете — зайдете. Хорошо?
Он кивнул.
Вздохнув, Тина приподнялась на носках, осторожно поцеловала его и вошла в палисадник.
Она не остановилась, не оглянулась, пока он медленно шел вдоль забора, следя за белым пятном кофточки. Скрылась.
Оглянулась Тина лишь на ступенях террасы.
Родионова уже не было видно, но на другой стороне улицы бесшумно промелькнули две тени. И оттого, что промелькнули они неслышно и скоро, у нее тревожно сжалось сердце.
Бегать она умела, но на выбоинке у калитки слетела туфля, тогда сбросила вторую, выскочила на улицу и, чуть пробежав еще, крикнула:
— Игорь!
Он уже спускался к перекрестку, услышал и, обернувшись, увидел перед собой человека с поднятой рукой…
Машинально нырнул под эту руку, ушел от удара и так же машинально встретил ударом вынырнувшего сбоку второго нападавшего. Тот сел, и, снова чувствуя опасность, уже понимая, что опоздал, Родионов все же попытался отскочить, не успел и после тупого толчка в голову полетел в темную тишину, звенящую криком «И–го–о–орь!».
…Лицо Тины с неподвижными огромными глазами было рядом, но держала его не она, а кто–то очень сильный, грубо встряхивающий за плечи.
Его прислонили к стене, и все в нем совместилось, перестало дрожать.
— Счастлив ваш бог, что я домой запоздал, — слова Малюгина доносились еще как бы издалека. — Ребята крепкие, понесли бы за милую душу.
Тина молча, безостановочно гладила руку Родионова.
— Где… они?
— Может, еще бегут, а может, и так пошли, — засмеялся Малюгин. — Я ее крик услыхал — и к дому. На горку поднялся, гляжу — возитесь… Как, обошлось?
Родионов осторожно ощупал шишку с ссадиной правее затылка.
— Да заживет.
— Ну и ладно… Твои, видать, ухажеры подстерегли? Девушка отчаянно замотала головой, губы ее прыгали.
— Не ночевать же здесь, — проворчал Малюгин. — Ишь, даже обувки потеряла, как торопилась… Иди домой, провожу я его.
Тина снова затрясла головой, и, взяв Родионова под руку, Малюгин потянул его к перекрестку.
— Не надо… Я сам.
— Чего сам! Уж посадим от греха… Вон какая–то катит, тормозни ее, Тинка!
Она метнулась на проезжую часть, в свете фар вытянулась с поднятой рукой, раздался взвизг тормозов. Невидный за светом водитель такси распахнул дверцу, закричал возмущенно:
— Кто же так останавливает, дура? Самой жить надоело, так людей пожалей!
— Вот мы как раз и жалеем, не ори, — отозвался Малюгин. — Тут человек повредился, доставь его к месту, а он твои переживания учтет по–хорошему… Садитесь, — подтолкнул он Родионова. — Базарить некогда.
Из всех работников горотдела наиболее начальственный вид был у Катина. Ему и поручили с извинениями освободить Тихомолова. Тихомолов принял все достойно, ответив, что понимает специфику службы органов, распрощался вежливо.
А теперь, не торопясь, шел по улице, с сумрачным удовольствием наблюдая субботнюю сутолоку. На углу подле универмага пристроился возле короткой очереди к шашлычнику, раздумал и, выпив газированной воды, направился далее.
И на площади у сквера зашел в парикмахерскую.
Одно кресло пустовало, во втором полулежал клиент, вокруг ходила веснушчатая девица с ножницами… Он хотел уйти, но из–за занавески вышел еще один мастер, что–то дожевывая на ходу.
Дожевал, проглотил и сделал приглашающий жест рукою:
— Прошу садиться. Что мы желаем?
— Мы желаем побриться. И затем — компресс.
Тихомолов опустился в кресло, устроился поудобнее и закрыл глаза.
Родионова все не покидало ощущение совершенного промаха, и наконец, не выдержав, он сказал Талгатову:
— А если потеряем из виду Тихомолова? Чем дольше думаю, тем больше уверяюсь, что он много значит в этом деле.
— Уверенность без доказательств — ничего не значит, — хмуро отреагировал Талгатов. — И потом, как это — потеряем?
— А так: исчезнет он из города, и ищи его потом.
— Не исчезнет. Перед ним так извинялись, что он уже все на свете забыл! — рассмеялся Гундарев. — Я думал, Катин вот–вот на колени встанет!.. А может, никакого Карыма не существует? Может, зря мы о нем думаем?
