— Извините. Вечер добрый… Ты собираешься гостя чаем поить? А то я другой раз грею.
Родионов перевел глаза с отчима на девушку, опять посмотрел на Малюгина:
— Спасибо. Но уже поздно и мне — пора. Мне действительно очень надо идти, Тина…
— Хорошо, — кивнув, отстранилась она. — Надо — значит, надо. Я провожу.
— Так вы заходите, — не сразу освободил дорогу Малюгин. — Рады будем, а как же… Надо же вместе хоть чайку попить.
— Вы–то вроде уже хватили… чайку, — фыркнула Тина.
— А ты, девушка, не груби! Грубость, она не для тебя… Знаешь, в чем сила женщины? — поднял палец отчим. — В ее слабости, во как.
— А мужчины — в чем? — агрессивно спросила она.
— Так в силе, — ответствовал Малюгин и выставил ладони, защищаясь. — И точно, я вам доложу, — сообщил он уже Родионову и отступил, давая пройти.
У калитки они оказались скрытыми от взглядов с террасы, и Родионов торопливо взял и держал ее руки.
— Встретимся завтра, да? Вы сможете?
— Я–то смогу… Только лучше — в городе.
— Принято. Чтобы опять вдруг накладки не вышло, позвоните мне днем, хорошо? Двадцать пять — девяносто три, запомните…
— Запомнила.
Она сказала, зажмурившись, приподняла лицо, но было темно, и поэтому он не заметил этого движения. И уже очень торопился.
Выпустил ее руки, пошел, убыстряя шаги, оглянулся, махнул рукой и почти побежал.
А она стояла и слушала, как удалялся и стихал частый стук каблуков.
Родионов помнил, что Алена Скворцова, за которой ухаживал еще до армии, жила на Вокзальной, в доме одиннадцать, недалеко от музыкального училища… Поэтому, едва показался старый дом с колоннами по фронтону, он вгляделся в нумерацию и тут же сказал таксисту:
— Стоп! Приехали.
Из машины выскочил, сильно хлопнув дверью, а водитель сразу вылетел следом и даже задохнулся от негодования:
— Э! Стой… Ты куда?
— Ну что такое? — нетерпеливо приостановился Родионов.
— Уже в коммунизме живешь? Деньги–то платить надо?
— Ох, простите… Вот. Извините, тороплюсь я.
Горело лишь одно окно из четырех, выходящих на эту сторону, звонок оказался на удивление басовитым., и он, может быть, не решился бы позвонить еще, но за дверью раздались шаркающие шаги. Потом замок щелкнул, показалось сумрачное лицо Талгатова и сразу расправилось в улыбке, едва он увидел Родионова.
— Заходите, — пригласил шепотом. — Вот сюда, на кухню… Нежданно дочка с зятем приехали, сами к друзьям ускакали, а я едва внучку уложил. Так что придется на кухне, извините.
— Это вы меня извините. Но знаете…
— Тут можно уже не шептаться. Я сейчас чаю согрею… Вот сюда садитесь. А может быть, покрепче чего–нибудь? Поужинать? — по–домашнему суетился Талгатов.
— Нет, нет, спасибо… Чаю, хорошо! Я в НТО был, Абид Рахимович… Отпечатки остались только на тех вещах, которыми Федякина пользовалась. А на других — стерты.
— Вот и смотрите, — нимало не удивился Талгатов. — Значит, тот, кто с ней пил, точно знал, что ей посуду мыть не придется.
— Но на шприце тоже следы ее пальцев, а стертостей нет.
— Там уже могли быть перчатки. Преступник нынче грамотный, он и кино смотрит, и книжки читает. Только этот шприц мне все равно не нравится.
— Мне тоже, — согласился Родионов.
— И я сразу внимание обратил, что он под левой рукой лежит! Надо выяснить, была ли она левшой, а если нет, то этак себе укола не сделаешь. Тем более выпив.
Чайник, видимо, был теплым, потому что зафырчал быстро. А пока Талгатов заваривал чай, Родионов постарался пережить очередную свою промашку: под какой рукой лежал шприц, он не обратил внимания… Теперь казалось, что и трагическую смерть продавщицы можно было предотвратить, если бы вместо ликования по поводу того, что оказался правым в начальных своих предположениях, сразу взял бы ее под арест. А то нате какой молодец: показал завидную проницательность в первом же своем деле.
Так сидел и казнился. А Талгатов деликатно помалкивал, разливая чай, ждал, пока Родионов сам начнет дальнейший разговор.
— Вы были правы, что надо найти Илясову, — не глядя на него, сказал Родионов. — И вообще вы были правы, а я упрямился как… как…
— Да не о том ты, перестань. — Хозяин достал с полки чистую консервную баночку с аккуратно загнутыми краями, поставил на стол: — Кури, если хочешь, я окно открою.
