Поединок. Выпуск 7 - страница 51
Траурная мелодия, как мрачная птица, тяжко вздымала крыла. То вдруг взмывала над улицей в горестном вскрике труб, то вновь опускалась к маленькому, обитому красно–черным ситцем грузовичку с откинутыми бортами, на котором тесно, поперек движения, лежали три дощатых гроба с фуражками на крышках.
Туляк шел в толпе за грузовиком.
В нем не было скорби. Напротив — и звуки траурной музыки, так терзающей душу, и этот странный, страшный город вокруг, одичалый, безлюдный, весь в дремучих завалах закаменелого снега, и этот мрачный огромный мороз — все это непонятным образом претворялось в нем в торжественную нервную дрожь.
Восторженная погибельная отвага билась в нем, и — звонкое, отчетливое чувство непобедимости!
АРТУР МАКАРОВ
БУДЬ ГОТОВ К НЕОЖИДАННОСТЯМ
Этот новый район, или «жилмассив», как принято ныне иногда называть, был близнецом таких же районов в иных городах, отличаясь пока лишь незаселенностью. Коробки почти готовых домов с частично застекленными окнами расступились, образовав короткую и широкую улицу, и в глубине ее, там, где ночные смены возводили новые здания, тяжело и неспешно двигались краны с габаритными огнями на стрелах.
Короткая летняя тьма заметно сменялась спешащим рассветом, и фары бульдозера, показавшегося в глубине улицы, светились уже неяркой желтизной. Погромыхивая скребком на выбоинах, бульдозер приблизился, обогнул оставленный на обочине прицеп и, гудя мотором, замер напротив продовольственной палатки.
Нехитрое деревянное сооружение было единственным, что придавало некоторое одушевление пустынному хаосу воздвигнутых бетонных сооружений и строительного хлама, и даже железная полоса с висячим замком, пересекающая фасад палатки, выглядела по–житейски буднично.
Категоричность этого запора нимало не смутила парня, сползшего наземь с сиденья рядом с водителем. Он рывком вытянул из кабины туго пружинящий трос, привычно сладил из него петлю и с третьей попытки набросил через крышу на палатку. Потом так же споро закрепил конец троса на передке как бы в нетерпении подрагивающей машины и махнул рукой.
Лязгнув гусеницами, бульдозер попятился, стальная петля, неумолимо сжимаясь, туго стянула стены палатки, и они протестующе заскрипели. Затем ветхое строеньице легло набок, сиротливо обнажив ящики, кули, бочки и россыпь консервных банок.
Теперь работали оба: водитель освободил и водворил на место трос, его товарищ торопливо совал в карманы брезентовой робы бутылки и банки…
И вот уже снова взревел мотор, постепенно отдалился лязг гусениц, и белая пыль колеблющимся облаком заволокла и машину, и следы быстротечного набега.
…В милиции, как и везде, на работу приходят утром.
Как и везде, стараются прийти на пять — десять минут раньше, без спешки покурить в коридоре с товарищами, перекинуться несколькими неслужебными фразами, не вдруг окунуться в ворох дел.
Так было и в это утро, но, проходя по коридору мимо человека, сидящего на деревянном диване, почти все смолкали, гасили улыбки, коротко и неловко здоровались. Он тоже отвечал коротко и серьезно. Иногда просто кивал.
А сидел против двери, обитой черной клеенкой, на которой белела табличка с надписью: «ТАЛГАТОВ А.Р.»… Талгатов Абид Рахимович, майор по званию, заместитель начальника уголовного розыска по должности, старейший работник и ныне — пенсионер. Сейчас вся кажущаяся несправедливость происшедшего особенно осознавалась им, было обидно и горько, и эта горечь накапливалась, накопилась и стала готова захватить его целиком.
И тогда к нему быстро подошел и сел рядом Бакрадзе.
— Ты чего пришел? Здравствуй… Ты чего пришел, я тебя спрашиваю? — накинулся он, и глаза его жарко вспыхивали. — Сидишь, как памятник самому себе, людям сердца рвешь. Проводили тебя с честью? Проводили. Хорошие слова говорили? Говорили…
— Даже подарки дарили, — саркастически вставил Талгатов.
— Вот видишь — подарки дарили! — не обращая внимания на сарказм, обрадовался подсказке Бакрадзе. — Теперь тебе что надо делать? Отдыхать тебе надо, товарищ дорогой.
— Был, видно, я товарищ, — отвернулся Талгатов.
Бакрадзе отодвинулся и внимательно всмотрелся в него. Потом спросил:
